Мамa
Шрифт:
Из влагалища идёт кровь, из груди – молоко. Чувствую швы в промежности, особенно, когда сижу. К счастью, я могу сидеть, многие после эпизиотомии не могут. Прихожу к выводу, что выражение «кровь с молоком» – не про красивый румянец на лице, а про женщину после родов.
Всё тело – другое. Странное, чужое, незнакомое. Опустошенное, вспухшее, растянутое. Затроганное, разрезанное, зашитое.
Несколько дней после родов идеальный врач заходил в мою палату, заглядывал между ног, смотрел, как заживает шов, щупал грудь на предмет наличия молока. Оказавшись дома, я вспоминаю осмотры с содроганием. Чувство полной непринадлежности себе. Холодный рассудок, которого осталось так мало после всего пережитого, несмело рассуждает, что всё это ради моего же блага: убедиться, что шов хорошо заживает, а молоко – пришло. Чувства говорят об ином:
Молоко пришло на второй день после родов, пока мы были в больнице. Я проснулась в огромной луже и промокшей насквозь сорочке. Не испытала никаких чувств, восприняла произошедшее просто как факт.
Я ничего не знала о грудном вскармливании, кроме того, что оно есть. В роддоме без моего ведома дочери дали смесь, когда забрали её в первую ночь, чтобы проследить за самочувствием. Никакого мнения на этот счёт я не имела. После этого её продолжили докармливать, и докорм так и сохранился.
Грудное вскармливание сошло на меня лавиной, как, впрочем, и всё остальное. Постоянная кровь (которая шла у меня больше двух месяцев: крупный плод, большая плацента), молоко, бессонные ночи, изменившаяся фигура, новая жизнь – страшная, непонятная, беспросветная. В тот период мы снимали квартиру с ремонтом в чёрных тонах. Они очень отражали моё состояние: стресс, страх, дискомфорт, полное непонимание, что со мной происходит, а главное – что дальше?
Дочь была спокойной. Хорошо спала, с аппетитом ела. Будила нас на кормление даже не криками, а кряхтением. При всей её подарочности и очаровательности – первые недели я не испытывала ничего, кроме стресса и страха. Стресс из-за всего, что происходит с моим телом и моей жизнью, страх – из-за ответственности, которая на меня внезапно свалилась. Когда я видела дочь, лежащую в приставной кроватке, меня охватывала паника. Что делать? Вдруг что-то пойдёт не так? С ней всё хорошо? Я всё правильно делаю? Почему она не спит? Почему она спит так долго? Почему она плачет? Почему спокойна?
Найти менее подготовленного человека к материнству, чем я, сложно. Во-первых, я была уверена, что разберусь по ходу (все же разбираются?), во-вторых, в моей жизни никогда не было детей, перед глазами не было вообще никаких примеров: ни хороших, ни плохих, ни счастливых, ни несчастных. В-третьих (чтобы быть с вами честной до конца), материнство меня никогда не интересовало. Я знала, что рано или поздно стану мамой, но как это будет, в частности, как пройдёт первый год жизни ребёнка, меня не волновало. Более того, когда другие мамы рассказывали тяжелые истории своего материнства, я отмахивалась. Была уверена, что они просто драматизируют, а ещё – что у меня всё будет по-другому.
Я убеждена, что первая беременность, первые роды, первые месяцы материнства – всегда травматичный опыт для женщины, потому что она теряет свою целостность. Травма – всегда потеря целостности, разрыв, надлом. До того, как я родила, я была собой, целой Катей. Не было разрывов, разрезов, мой ребёнок был внутри меня, из груди ничего не вытекало. Всё изменилось буквально за сутки. Я перестала быть собой. Кто я теперь? Мама? Да, мама. Эта роль для моего ребёнка. Кто я теперь для самой себя? Какая я? В каких я отношениях с собой? Ответы не находились, отчего было страшно, тревожно, непонятно. Первую половину жизни тебя убеждают, что твои грудь, бёдра, влагалище – для секса, близости с человеком, которого захочешь к себе допустить. Когда ты решаешь стать матерью, твоё тело, интимные его места – для ребёнка. Где теперь ты мать? Где женщина? Где ты?
Сразу после родов я не могла встать, падала от страшного головокружения. Через день стало легче, и я смогла ходить. С одной стороны, было невероятно легко передвигаться без нескольких килограммов, сместивших центр тяжести, с другой – походка изменилась, была какая-то размашистая, небрежная, разошедшиеся кости таза ещё не вернулись на место.
Всю беременность и несколько месяцев после я мечтала вернуть себе своё тело. Я хотела снова чувствовать сексуальное желание, которого не ощущаю без овуляции, а следовательно, без регулярного менструального цикла. Хотела вернуть
Я знакомилась с дочкой, знакомилась со своим телом, знакомилась с новой жизнью, знакомилась с грудным вскармливанием – и всё происходило одновременно. Больше всего душу и тело вымотало, конечно, кормление грудью.
Молоко пришло, не могу сказать, что его было мало, не могу сказать, что много. Были дни, когда молокоотсосом набиралась целая бутылка, были дни, когда я выуживала две капли. Также были дни, когда дочь весь день пила грудное молоко и ей хватало, а были дни, когда без докорма в виде смеси она не переставала плакать. Я измучилась и, конечно, мечтала наладить грудное вскармливание. Консультации, гайды, книги – как сумасшедшая я поглощала информацию. Злость, вина, досада раздирали меня изнутри, ведь я не могла дать дочери то, что ей жизненно необходимо: еду.
Общество, к сожалению, никак не поддерживает кормящую женщину. И я не только об осуждении кормления в общественных местах (это отдельная тема, сложная, и я однозначно оставляю людям право по-разному относиться к обнажённой женской груди в публичных пространствах). Я не находила поддержку ни в ком, кроме мужа. Он говорил: «Кать, давай забьём и перейдём на смесь». В моменте я злилась на него: «Да как он может мне такое говорить? Он совсем не верит в меня, что я сама смогу прокормить свою дочь?» Сейчас, когда на уровне тела я снова стала собой, то понимаю: муж был прав. Зачем мучиться? Ну, кому лучше от того, что я по четыре часа сижу с дочерью на руках, у неё во рту моя грудь, а я тем временем изможденная слежу за захватом соска, прихлёбывая горячий чай, потому что, говорят, он помогает лактации? Дочь при этом всё равно не наедается. Когда ты только стала мамой, а на руках ребёнок, который ещё неделю назад был в животе, всё кажется невероятно важным. Значимость ещё сильнее завышается, когда ты буквально отовсюду – от педиатра, от консультанта по грудному вскармливанию, от матерей, у которых проблем с грудным вскармливанием не было, – слышишь, что нет ничего лучше для ребёнка, чем молоко матери, и что надо убирать все бутылочки, потому что, не дай бог, ребёнок отвыкнет от груди. Что происходит с тревожным уязвимым мозгом женщины, которая недавно родила? Она приходит к болезненному выводу: «Я не могу дать своему ребёнку самое лучшее». Мне тоже казалось, что я не даю дочке то, что ей нужно. Плакала, читала очередной гайд, пила литрам воду и чай (пить, в принципе, очень хотелось), старалась хорошо есть и спать (с последним, разумеется, были проблемы), опять плакала, искала очередного консультанта по грудному вскармливанию и надеялась, что хотя бы он поддержит и не будет давить.
Кормление грудью я так и не наладила. Понять причину, почему у одной женщины много молока, а у другой – мало, очень сложно. Я не верю в постулат, который часто слышала и читала, что каждая женщина может лактировать литрами, а если нет, то просто она плохо старается. Почему во всём остальном женщины индивидуальны, например, в беременности, в родах, в послеродовом периоде, а в теме лактации обязаны соответствовать едиными стандартам? Что касается меня, я думаю, что, во-первых, возможно, я не очень «молочная». У моей мамы тоже было мало молока. Во-вторых, дочь родилась крупной и всегда в плане физического развития шла по верхней границе нормы. Возможно, моему телу просто не хватало ресурсов, чтобы производить достаточное количество молока для неё. В-третьих, стресс. Его было много, по разным причинам, и я не исключаю, что он также мог повлиять.
Я закончила кормить дочь грудью в её шесть месяцев. Что удивительно: событие стало абсолютно органичным для нас обеих. Если в первые месяцы кормление ребёнка – мероприятие нежное и трогательное, то ближе к полугоду оно больше напоминает издевательство над матерью: ребёнок брыкается, пинается, щипает грудь, кусает сосок. В один из таких сеансов я поняла, что всё, с меня хватит, и больше не давала дочери грудь. Всё это время у нас сохранялся докорм смесью, поэтому по части молока мы перешли на неё. Ближе к году дочь почти не пила молоко, а ела обычную еду.