Мамалыжный десант
Шрифт:
– Второй-то прямо туда же свалился – куда они ефрейтора выкинули. Судьба.
– Он-то с носом и ушами упал – пробормотал Тимофей. – А так да, сортирная война, говняная.
– Дальше только хуже будет, Тима. Может, во времена Наполеона почище воевали: сабли блестящие, каре на просторном поле, пленные, сидящие в трактире «под честное слово», бокал шампанского перед расстрелом. Благодать!
– Как говорил Захарыч, «отож какой нам выбор даден»? Никакого. Обойдемся без шампанского.
9 января советские штурмовые группы, усиленные огнеметчиками, успешно атаковали железнодорожную
В ночь на 10-е января разведгруппа штаба Дунайской флотилии под командованием старшего лейтенанта В.А. Калганова вышла в тыл противника по системе канализационных труб и проникла в здание Управления Дунайского пароходства. Разведгруппе удалось захватить карты минной обстановки на Дунае и мест затопления судов на фарватерах.
За сутки занято 350 кварталов. Люфтваффе выполнило 38 полетов с грузами для окруженной группировки.
К западу от города продолжаются ожесточеннейшие бои. Северо-западнее Секешфехервара противник атакует упорно, крупными силами, вводя в бой до 200 танков и штурмовых орудий одновременно.
Шагал Тимофей, притоптывая замерзшими ногами, до угла, потом обратно до штабного подъезда, скучал и раздумывал над тем, что стоять настоящим часовым ему не приходилось. В траншеях или на охране машин – сколько угольно, а вот так торчать, прогуливаясь на виду – не случалось. В шинели вроде и тепло, но не совсем. Сменил Жору – к мелкому саперу подкатывать точно не будут, поскольку уже пробовали, да и утро было – народу кругом много. А вот сейчас самое время – машины опергруппы разъехались, с этой стороны двора пусто, лишь часовой одинокий и скучающий. Имелась, правда, мысль, что вообще не рискнут в том же месте гадить, сразу после вчерашнего и ночной стрельбы. Могли к связистам сунуться, но там предупреждены, посты удвоенные, шансов мало. Рискнут повторить здесь или нет?
Сам сержант Лавренко считал, что непременно рискнут. Злы диверсанты, да еще запомнили наглого, сопливого и крепко пьющего сержанта. Зря что ли вчера в подвале спектакль разыгрывали? Не, подойдут, подойдут. В крайнем случае Иванов на посту сменит. Правда, рядовой часовой из него так себе. Вчера по дому лазил без знаков различия, но это погоны можно пустыми оставить, а с офицерским лицом такой номер не пройдет. Черт его знает, как на физиономии командный опыт и звездочки отпечатываются, но ведь отпечатываются. Пусть лучше к легкомысленному товарищу Лавренко подкатывают. Он как раз малость с похмелья. Должны рискнуть, должны, в другом месте им опять долго наблюдать и высчитывать придется. А они местные, есть в этом уверенность.
Тимофей воровато оглянулся, вытащил флягу и принялся «подкрепляться». Глупо, конечно, любой бы нормальный пьянчуга укрылся от начальства под стеной или в подъезд на миг зашел. Но там не видно будет, приходится еще большим дурнем выглядеть.
Ощущение, что следят, имелось. Понятно, в таких вещах быть точным сложно – воображение даже с опытным бойцом шутки играет. Но все равно… Тимофей поморщился – коньяк во фляге был
Ага… клюнуло на запашок.
Очень уж красивой мадьярка не показалась. Холененькая, это да. Пальто хорошее, только на рукаве следы от кирпичной пыли. Шла вроде бы мимо – к центральному подъезду – но замедлила шаг, приостановилась, словно в нерешительности. Что-то сказала… губы яркие, накрашенные, в такой хмурый день вообще ягодными кажутся. Глаза выразительные… как они там правильно называются?
– Не понимаю, гражданочка, – честно ответил очень честный часовой. – Проходите, не положено тута.
Заговорила, уже просительно, чуть воркуя, одновременно жалобно вскидывая узкие бровки. Жест понятен – на рот яркий, жевать, кушать хочется, голодное время.
– Так война, – развел руками Тимофей. – Нас-то тоже не перекармливают. Гитлер, гад, виноват.
Да, Гитлер – капут, тут она очень согласная, но она – «не капут, нет», она жить и кушать хочет, пусть товарищ солдат поможет, а уж она-то…
Э… Сержант Лавренко слегка обалдел, и в целях следственной целесообразности, и просто так, естественным путем. Жора был прав – под пальто мадьярка была очень выразительной. И не скажешь, что особо исхудала и поизносилась.
Искусительница запахнула пальто и умоляюще сложила ладони.
– Так вот… разве что, – Тимофей полез за пазуху, показал банку сардин, выставил горлышко фляги.
Да-да, то, о чем мечтала. Показала пальцами – две банки можно?
– Двух нету. Не то что я жадный, просто уже сожрали, – оправдался добрый сержант Лавренко.
Пусть так. Солдат не пожалеет, она очень-очень вкусная.
– Ну, не вкусней сардинок, – пробормотал робкий и колеблющийся часовой.
Ухватила под локоть, увлекла мягко и цепко, как кошка мышку. В глаза заглядывает моляще, а в изгибе неприличных губ презрение. Ладно, как человеку против такой красы устоять? Куда идем-то…
В средний подъезд и идем. Тьфу, там же вроде всё осмотрели.
Все же оглянулась исподтишка, но локоть не отпускает, пахнет чем-то сладким: цветочное пополам с печной гарью. Распахнула дверь.
– А не засекут нас? – демонстрировал законную неуверенность сержант Лавренко.
Впихнула внутрь как паровоз-толкач, правда, с улыбкой манящей. Теперь куда?
Оказалось, первый этаж, и даже дверь заранее приоткрыта. Квартиру опергруппа проверяла, но то тогда, сейчас, понятно, здесь все иначе. Присутствие людей Тимофей ощутил сразу, да они особо и не скрывались – разом надвигались из углов прихожей, хари злые, предвкушающие. И знакомые есть, а как же.
– Родичи, что ли? – удивился туповатый сержант, поворачиваясь к красавице. – Так мало на всех будет.
Мадьярка двумя руками вцепилась в автомат на плече жертвы, блокируя оружие. А Тимофей все не понимал, потянул флягу:
– Коньяк…
Смотрели, как на жука-вонючку, уже почти дохлого, раздавленного. И пухломордый суслик, с которым у подвальной печки сидели, презрительно челюсть выставил. Кепку надел, куртку рабочую, в руке что-то тяжелое, в тряпку завернутое. Предусмотрительно-то как…