Мамалыжный десант
Шрифт:
– А сколько же там этажей? – не без тревоги поинтересовался Жора.
– Сведений нет. Но вряд ли больше трех в минус. Река недалеко, затапливала бы, – пояснил Земляков. – Саперы и боевое прикрытие (это старший лейтенант Иванов и сержант Лавренко) обеспечивают проход, на месте выставляют охрану и наблюдение. Далее товарищ капитан, товарищ Лабодской, ну, и я работаем. Да, все присматриваем за Егором Дмитриевичем, он все же большого опыта штурмовых и следственных действий не имеет.
Переводчик закряхтел:
– Верно. Вот возраст я имею. Но постараюсь соответствовать.
– Все постараемся. – Земляков взглянул на сержанта: – Тима,
– Все готово, – заверил Тимофей.
– Не забываем надевать и иметь при себе. Смысл в этом есть. Водителей тоже касается.
– Я, если в каске, головой в кабине упираюсь, – попытался отвертеться Сашка.
– Перетерпишь, – однозначно сообщил Земляков. – Там не сто верст ехать. Бронетранспортер нам не выделили, приходится личными панцирями обходиться. Инструктора политотдела у нас тоже нет, потому говорю кратко и лаконично: товарищи, это ответственный момент, Родина на нас очень надеется.
Тимофей вышел раздавать дополнительное снаряжение. Последние слова старшего лейтенанта внезапно произвели впечатление. Если уж Земляков так формулирует… Не в привычках старлея впустую комиссарить, это все бойцы знают.
Лишнее имущество с машин было снято – еще накануне сдали в штаб связи под опечатанное хранение. На улице было темно, стоял морозец, похрустывал свежий снег под сапогами, от капотов заведенных машин шло тепло. Отягощенные не очень привычными кирасами-жилетами саперы загружали свое минно-противоминное хозяйство.
– И вправду как черепаха, – пыхтел Жора.
Тимофей помог поднять мешки с шашками. К машине подошел Иванов.
– Готовы? Идем головной, Тима, будь настороже.
Вырулили на улицу. Машины осторожно объезжали остатки баррикады. Тимофей сидел на свежесколоченной лавке в кузове «опель-пежо» и размышлял над тем, что нужно было найти доску пошире. Не, это нервы, нормальное же сиденье. Впереди шла перестрелка, немцы кидали снаряды, видимо, из-за Дуная – вразброс громыхало. Уже начал проявляться серый и дымный январский рассвет. Тимофей держал наготове автомат, следил за верхними окнами домов.
Солнце осветило горизонт. Утро оборвало мой сладкий сон, Ощутил годам урон. Словно в первый раз я увидел свет. Словно в первый раз я был им согрет! [56] —улыбаясь, неожиданно пропел-продекламировал Иванов.
– Это чего? – с любопытством спросил сапер Жора. – Небось Есенин?
– Почти. Но не он. Просто утренняя песня.
Я рукой нащупал свой карман, Он мне намекнул, что я буду пьян. Говорит мне: «День держись, братан! Лучше протирай стакан!» —56
Песня группы «Сектор газа».
продолжил бодрящий стих старший лейтенант.
Саперы засмеялись, Тимофей тоже улыбнулся. Песенка была хулиганской, наверняка дореволюционной.
– Чего ржете? – усмехнулся
Машина резко остановилась. Впереди разрасталась стрельба, наши минометы активно клали мины куда-то на соседнюю улицу.
– Вроде и ехать было недалеко, а приехали даже раньше, – удивился Иванов. – К машине, хлопцы!
У «доджа» Земляков уже беседовал с местным офицером в замурзанной кубанке. Долбануло недалеко, ощутимо тряхнуло. Оказалось, фрицы вздумали по свежести утреца контратаковать – крайне не вовремя. Пытаются потеснить фланг батальона, отбить захваченные вечером квартал и перекресток.
Машины опергруппы загнали под обращенную к противнику стену. Земляков ругался, призывал не высовываться. Мины сыпались густо, уже не поймешь, с какой стороны бьют. Немцы оказались совсем рядом – в сером доме на соседней улице, оттуда обстреливали наши позиции. Дальше по улице рычал фрицевский танк или самоходка – разглядеть было сложно, танк не особо высовывался: пальнет – и назад за угол пятится. Основная стрельба шла у дома поближе, немцы пытались его взять, наседая со двора и, видимо, пролезая по подвалу: стены фундаментов домов и коллекторы здесь все были пробиты и прокопаны.
– Что-то это вообще не по расписанию, – возмущался старший лейтенант Земляков. – Дайте проехать, потом уж воюйте.
Спокойный капитан Жор сказал, не отрываясь от изучения вынутого из полевой сумки чертежа:
– Оставь, Женя, сейчас утихомирятся.
Действительно, у немцев не очень заладилось. Наша пушка, упрятанная в магазин на первом этаже того самого серого дома, немецкий танк все же подстерегла. Даже сквозь стрекотню автоматов отчетливо было слышно, как звонко звякнуло-стукнуло по броне. Видимо, танк все же не совсем сразили, уползти с глаз долой сил ему хватило, но больше не показывался. Контратака немцев увядала, оказавшиеся на этажах над головой артиллеристов немецкие автоматчики встретили отпор на лестнице и отошли, обычный в уличных боях «слоеный пирог» слегка упорядочил свои начинки. Еще стрекотал невидимый «максим», но стихало…
Машины опергруппы продвинулись еще через квартал, миновали сквер с переломанными деревьями, протиснулись мимо густо врытых каменных надолб.
– Вон он, объект, – указал уже бывавший здесь Иванов.
За проездом, заваленным сшибленными голыми ветвями деревьев, виднелись невыразительные строения. Но забор и ворота выглядели солидно. Мимо объекта катили ободранную сорокапятку не менее ободранные артиллеристы – линия фронта передвигалась еще на квартал в нужную сторону.
Земляков и Иванов разговаривали со стрелковым офицером и несколькими пехотинцами, те указывали куда-то за проезд, в сторону.
Иванов вернулся к машине.
– Тима, труженики кайла и тротила, пошли! Обойдем слева, там забор раздолбило, потом уж ворота вскроем.
Нагрузившись, группа перебежала улицу. Перебрались через воронки и выкорчеванные кусты, открылся рухнувший кирпичный забор.
– Теперь вдвойне осторожнее, – напомнил старший лейтенант.
Группа перебралась через груду кирпичей. Двигаться в бронежилете, в не очень привычных парашютистских наколенниках и с увесистым вещмешком за плечами было не особенно удобно, но в остальном ничего. Открылась территория, заставленная ящиками и трубами не особо ценного и секретного вида, живого противника не наблюдалось.