Мамба в Сомали: Черный октябрь
Шрифт:
— Миша, ты не должен идти у них на поводу! — горячо убеждала его Раиса Максимовна. — Тебя все поддерживают: и Маргарет Тэтчер, и Джордж Буш. Тебя поддерживают все мировые лидеры! Заговорщики хотят, чтобы ты молчал и уступил им свой пост безоговорочно, да?
— Ты и так это понимаешь, дорогая! Зачем спрашивать?
— Мы поднимем милицию, армию, КГБ, — твердила одно и то же Раиса Максимовна, не понимая того, что уже вся страна считала свершившимся фактом. — Они разрушат их заговор. Они не смогут тебя предать!
— Они мне больше не подчиняются! Ты это понимаешь?! Ты же видела, в каком состоянии ко мне на встречу привезли
— Ну, всё равно, — не сдавалась Горбачёва.
— «Всё равно»?! Тебе мало, что они чуть не избили тебя тогда в столовой? Эти мерзкие люди готовы на всё! В общем, хватит! Я сделаю всё так, как они требуют. И…
— Хорошо, Михаил, — перебила его жена. — Если не готов ты, тогда я сама всё всем расскажу! Дам интервью газетам и телевидению, позвоню жёнам глав государств. Я не позволю, я этого так не оставлю! Если ты не можешь, то смогу я!!!
Пылая праведным гневом, Раиса Максимовна почти кричала. распаляясь всё сильнее. Но в этот момент в комнату вернулись генералы Марчук и Стерлигов.
— Михаил Сергеевич, мы вас предупреждаем: в случае проникновения любой информации о произошедшем в публичное пространство, вы и вся ваша семья в кратчайшие сроки будете устранены. Кто-то сразу на тот свет отправится, — зло зыркнул Стерлигов на жену Горбачёва, — а кого в психушку определим. Потеря власти и не таким людям, как ваши родственники, головы сносила! И замечу: некоторым, бывало, сносила целиком и навсегда. А вы, Раиса Максимовна, видимо, абсолютно не отдаёте себе отчёта в том, что произошло?! Как и в том, что вы больше себе не принадлежите, и за любые слова придётся отвечать. Серьёзно отвечать. Как говорили наши предки: со всей пролетарской ненавистью.
— Это вы-то пролетарии? — всё ещё пребывая вне себя от ярости, выкрикнула Горбачёва в лицо генералам.
Те переглянулись.
— Ну что же, с санкции Бориса Николаевича, я предлагаю перейти к плану А, подпункту Б, — сказал Стерлигов Марчуку. — Михаил Сергеевич, пойдёмте. А товарищ Марчук пока пообщается с вашей семьёй.
И не успел президент СССР опомниться, как его под белы рученьки вывели из комнаты и сопроводили на встречу с гэкачепистами. Раису Максимовну отвели в другую комнату, сюда же привели её дочь и внучку. В эту же комнату зашли Марчук, двое мужчин и женщина из охраны.
Через час перепуганная до смерти Раиса Максимовна сообщила мужу, что никогда никому ничего не скажет и буквально молила его о том же. Глядя на дрожащую как от лихорадки супругу, Горбачёв тоже не на шутку испугался. Впервые перед его глазами замаячили весьма реальные перспективы оказаться за бортом не только президенства, но и жизни.
Он беспомощно огляделся: вокруг него стояла целая толпа бывших товарищей и соратников по партии. Те, на кого он собирался опереться, выглядели сломленными. Тогда как те, кто так нагло умыкнул власть из его рук, смотрели на него с торжеством и даже с насмешкой.
— Я всё понял, — обречённо произнёс бывший президент уже фактически несуществующей страны. — Я никому и никогда ничего не расскажу о том, что произошло со мной и со страной. Так и передайте Борису.
— Вы сами это скажете перед журналистами сразу по прилету в Москву, — сказал ему Стерлигов.
— Скажу, — ещё более обречённо ответил Горбачёв и повторил: — скажу.
— Ну, тогда всё отлично. Товарищи, а не пора ли нам обратно, в столицу? Все устали, был тяжёлый день. Михаилу
Самолёт Горбачёва вылетел не в девять вечера, а гораздо позднее, прилетев в столицу уже глубокой ночью. И первым делом, сходя с трапа, президент СССР действительно сказал так и оставшуюся непонятной для большинства фразу:
— Всего, что я знаю, я вам не скажу никогда.
После чего его увезли в правительственную резиденцию.
Многие обратили внимание на откровенно измождённый вид Раисы Максимовны. На то, как почти судорожно она прижимала к себе одну из внучек. Однако давать интервью газетам Горбачёва начала лишь два года спустя. И то особо в них никогда не откровенничала. По слухам, Раиса Максимовна вообще сожгла всю свою переписку за долгие и долгие годы. Зачем? Неизвестно.
Меж тем события шли своим чередом.
Я сидел возле телефона и усиленно думал, не зная, какой отдать приказ. Утро двадцать первого августа возвестило о первых официальных потерях: ночью, при попытке остановить бронеколонну в тоннеле погибли сразу трое парней. Ближе к середине дня прошла информация, что к Горбачёву улетела делегация. «Виниться», так сказать. Завтра этот цирк закончится, и вырвавшиеся на свободу кони заскачут кто куда и кто зачем. Даже вспоминать не хочется. Плавали, знаем.
Капитана Шуцкого я нашёл. Хотя, что значит «нашёл»? Шуцкий, разумеется, был на баррикадах возле Дома правительства. Сначала я направился туда один. Однако, быстро поняв по царившей вокруг суете, что одному тут делать абсолютно нечего, начал вызванивать свою команду из числа эфиопов. И просто заявился к Дому правительства вместе с десятком негров. Калашей брать с собой не стал: ни людей, ни автоматы. Тем более, что калаши Саида успешно сочетают в себе два в одном. Человек-автомат!
С собой негры прихватили лишь дубинки. Оружие не брали. Мы же обычные негры, а не бойцы невидимого фронта и спецназовцы. Впрочем, уже само наше появление произвело среди защитников фурор. Нас от удивления даже не сразу остановили, почти беспрепятственно пропустив в центр событий. Ну, а первому тормознувшему меня военному я с гордостью на ломаном русском заявил, что пришёл защищать свободу России!
Наши серьёзные чёрные рожи чувства у окружающих вызывали явно противоречивые. Говоря про Россию, я не врал. Я действительно пришёл её защищать! Вот только защита бывает разной… Бывает откровенной, бывает завуалированной, а бывает, что лучше бы и не брался. Кажется, моя больше похожа на последний вариант.
Остановивший нас лейтенант перенаправил нашу чернокожую команду к майору. Тот ткнул пальцем, указав, где нам пока разместиться, и доложил подполковнику. Подполковник пожал плечами и рассказал о нас полковнику. Полковник глянул на меня и на наши преданные, буквально одухотворённые внутренним светом лица (откровенно граничащие с тупостью) и разрешил остаться на баррикадах. Для дежурства нам отвели самый дальний и в принципе самый безопасный сектор. Но мы-то не воевать сюда пришли, а пиариться. Так что теперь вы все знаете, что такое по-настоящему чёрный пиар.