Мамба в Сомали: Черный октябрь
Шрифт:
Пока я говорил, пулемётно-автоматный огонь лишь усилился. Машины кортежа стояли на пробитых колёсах, и бывшие пассажиры прятались либо внутри, либо рядом, пытаясь скукожиться в позе эмбриона, стать поменьше, лишь бы пронесло. Но огонь шёл с трёх сторон, и выскакивать и куда-то там бежать было совершенно бесполезно.
— Давай троих вперёд! — приказал я Саиду.
Тот свистнул, и тройка калашей, держа автоматы наготове, бросились к автомобилям. Из какой-то машины кортежа простучала автоматная очередь. В ответ по стрелявшему автомобилю со всех сторон потянулись огненные пунктиры. Но двое из троих афганцев остались неподвижно лежать на земле. Вероятно, стрелял
— Отправляй ещё двоих! Выцарапывай всех из машин и выставляй в одну линию, чтобы я мог узнать нужного мне. Убитых и раненных тоже доставайте, я хочу посмотреть и на них.
— Пойду я сам и Фахди.
Я глянул на Саида.
— Иди.
— За мной, — крикнул он своему Фахди.
Добежав до кортежа, они стали раскрывать (а порой и вскрывать) двери каждой машины. Никто больше не стрелял. Против лома нет приёма окромя другого лома! Вот и против гранатомёта есть только гранатомёт. Ну, или снайперы. Сейчас же охрана Горбачёва была несколько деморализована недавними событиями и захватом Фороса. И я их понимал.
Вскоре пассажиров и водителей кортежа начали выводить на дорогу, поочерёдно обшаривая все машины в поисках Горбачёва. И вот, вскрыв третью машину, афганцы выволокли на свет божий Мишку Меченого. Естественно, не узнать его было невозможно! Главное, чтобы не двойник. Впрочем, насколько я знал, двойников у него на тот момент точно не было. Не удосужился он как-то ими обзавестись.
Его сразу же подхватили на руки и бегом потянули в сторону обочины, торопясь укрыть за деревьями. Горбачёв чуть прихрамывал, с ярко блестевшей на солнце лысины стекала крупными каплями кровь из рассечённой кожи черепа. Его быстро довели до опушки леса и предоставили мне. Глянув на него, я понял, что он и есть тот самый кто из ху.
— Уходим! — коротко бросил я.
Саид кивнул и, что-то гортанно крикнув, вскинул вверх руку с зажатой в ней ракетницей. Ну, и дальше, как в сказке: дёрни за веревочку, ракета и вылетит! Шар огня, издавая характерное шипение, взлетел в светлую синеву неба, и огненный ярко-красный сгусток пламени на некоторое время завис в вышине, давая бойцам сигнал к отступлению.
Я подтолкнул Горбачёва вперёд, пока растерявшаяся охрана не пришла в себя. Нет смысла долго тут рассусоливать! Дерево ему под стать (то есть подходящую осину) я уже присмотрел. Потому как предателю только она и подойдёт. Да, в конце концов Горбачёв оказался чуть ли не в роли пострадавшего. Но с другой стороны: это именно он предал и раздербанил свою страну! Перевернул, а то и уничтожил судьбы миллионов людей!
Из-за его политики пострадали очень многие. Потеряли более-менее достойную жизнь, уверенность в будущем, надежду на лучшее, а некоторые и жизнь… Но хуже всего было то, что они потеряли своё государство, свои символы, свои помыслы и остались чуть ли не в вакууме: ни идеологии, ни веры, ни общества.
Всё в один миг рухнуло! Республики начали распадаться, стало распадаться само советское общество. И больше всего в этом бедламе пострадали русские! Вот за это он и ответит. За убитых и изнасилованных, за выгнанных из собственного дома и потерявших имущество. За всех неродившихся детей, за тысячи абортов и за добровольно продавшихся на Запад после развала СССР в сексуальное рабство женщин. За всё!
Осина была не сильно толстой, зато крепкой. И сук, что шёл от неё, оказался ветвист, но не трухляв. То, что нужно. Уже давно на нём висела верёвка, до сих пор волглая от прошедшего накануне вечером грибного дождичка и утренней
Мамбапром — мы заботимся о вас!
Шли мы недолго, так как дерево находилось совсем недалеко. По пути связанный по рукам Горбачёв пытался сначала повозмущаться, а потом и поуговаривать нас не убивать его. Заметив свою импровизированную виселицу, он оступился и едва не упал, захныкав совсем не по-мужски, что это, мол, так не делается! Но меня, разумеется, это ничуть не проняло. Ну, а калашам так вообще по фиг было.
Перед самым деревом я его остановил и засунул ему в рот кляп, сделанный из грязных вонючих носков, как бы намекая на то, что он сотворил своим грязным ртом. По мощам, как говорится, и елей.
Откровенно плачущего Михаила Сергеевича подвели к осине и насильно установили на высокий чурбачок. Затем, не дожидаясь лишних дёрганий, накинули на голову петлю. Миг — петля на его голове, миг — её затягивают, ещё миг — и Саид по моему приказу с размаху бьёт ногой по плахе. Чурбачок откатывается, заставляя Горбачёва плясать на верёвке.
Его залитая кровью лысина вдруг потемнела, но всего лишь на мгновение. Послышался хруст позвонков, и тело, уронив на плечо голову, безвольно повисло на верёвке. Больше ничем не удерживаемое человеческое говно вывалилось из него, оттянув вниз зад штанов. Завоняло перестройкой.
— Говном ты был, говном ты и остался, — выдал я сакраментальную фразу и сплюнул. Затем ещё раз внимательно посмотрел на труп Горбачёва, чтобы лишний раз убедиться, что он мёртв, и дал знак уходить.
Бросив уже ненужные гранатомёты и пулемёты, мы быстро побежали в сторону спрятанной в лесу машины. Добравшись до грузовика, я выставил кольцо охраны, дожидаясь оставшихся и наблюдателя. После чего все погрузились в ЗИЛ, и мы на максимально возможной скорости рванули с места казни. Доехав до второго, резервного грузовика, мы бросили уже закипевший от нагрузки ЗИЛ, пересели на «шишигу» и поехали прочь.
Гораздо позже, избавившись в свою очередь и от шишиги, все разошлись, разбившись на группы по два-три человека. Местом сбора обозначили дачу, где содержался на излечении Пуго. Там мы и останемся до прилёта пакистанских злыдней. Завтра уже тридцатое… Посмотрим, как пригорит у кукловодов и подвластной им ельцинской братии.
Глава 25
Переворот наоборот
Первым о смерти Ельцина узнал, как это ни странно, Собчак. Ну так получилось, что он узнал об этом первым. Он как раз заходил на приём, когда Ельцин, вальяжно раскинувшийся на софе у себя в кабинете со стаканом красного вина в руке, вдруг захрипел, резко стал рвать руками воротник рубашки и свалился на пол. Стакан грохнулся рядом, выплеснув из себя содержимое, которое на белом ковре смотрелось ярко-алой кровью.
— Что с вами, Борис Николаевич? — засуетился Собчак, — Что с вами? — но Ельцин только хрипел, не в силах сказать ни слова. Бросив его, Собчак устремился к телефону и принялся звонить всем подряд. Прибежавший дежурный врач успел к последнему вздоху первого президента РСФСР.
— Инфаркт, — констатировал он, — не спасти. Мы потеряли его!
— Мы потеряли его, мы потеряли его, — нелепо повторял одну и ту же фразу в абсолютной растерянности Собчак.
— Что делать, что делать? — метался вечером на экстренном совещании Станкевич, узнав, что в плохом состоянии находятся ещё Грачёв и Руцкой. Врачи боролись за их жизнь. А на следующий день, рано утром, все узнали, что убит Горбачёв, а к обеду умерли и Грачёв, и Руцкой.