Шрифт:
– Сделай лицо попроще! Мы на празднике, а не на похоронах.
Сморгнув, я повернула голову в сторону, откуда донесся строгий женский голос, и «закатила» глаза. Отлично! Он снова там, на ее коленях!
Тепло же все оделись! Чуть ли не в зимние, если не осенние, куртки и утепленные тканевые спортивные костюмы. Пледов всевозможных разноцветных, шерстяных и флисовых, натащили.
А ему все холодно и все к ней тянет! Одет в темно-синие джинсы и красную спортивную кофту, на синюю футболку, под теплую черную куртку… Еще и под ее темно-коричневую куртку,
Так, лезь еще и под него! Там, еще черная футболка и черное кружевное нижнее белье.
«Заныривай»!
Молока не даст, но и ты не грудничок, Михаил! Вам же шесть, надо иметь, уже совесть… Иначе ее «поимею» я! И тебя, заодно… И с тобой вместе!
Ныряй под кожу, к ее кишкам… В которых ты сидишь, уже давно, но у меня. А будешь и у нее! А я вас зашью и скажу, что «так и было». Родит тебя, снова! Меня бы кто «обратно родил»…
И когда же это все закончится?!
У него, что, своей матери нет?! Хотя… О ком и чем, это я? Для него здесь, каждая женщина – мать. «Немного» за сорок. С растяжками и без «подтяжек». С осунувшейся полной, а где-то даже и «чересчур-слишком-полной», фигурой. С опухшим, без косметики, лицом…
И в этом я их поддержала! Хоть, в чем-то… Но не из-за них и этого, а просто потому, что я. А еще потому, что дождь передавали, а я мало того, что «везунчик» – только и делаю, что под него попадаю. Так, еще же и вечно, как «панда». Что с «влагоустойчивой» косметикой, что с «не». Проще – с «не» и без нее, вообще!
Они же были с чем-то «минимальным», из всего возможного набора. С какими-то «попытками», вроде черной туши для ресниц и черного карандаша для бровей. Каких-то светло-бежевых теней и нюдовой матовой помады.
Но все мимо и не то, только хуже! Хотя, казалось бы, куда еще?! И в трех, а то и четырех слоях разномастной ткани. Будь то, их одежда или одежда мужей, детей! Которые, в отличие от них, сидящих здесь и вокруг меня, бегают где-то в отдалении… И не мерзнут!
Да и без разницы, кто!
Длинные блондинистые волосы, с отросшими темными корнями? Или короткие, но темно-каштановые? С карими глазами или с серыми? Зелеными?!
Даже «чужая тетка» – выступит «ей»! И вполне себе, «сойдет» за нее…
Лишь бы, только ему было «тепло под крылышком»… Гребаный «птенец»! Когда же тебя «пнут» из «гнезда», навстречу «взрослой и самостоятельной жизни»?
– Правда? – не сдержала злорадной усмешки я и насупилась. – А, по-моему, разницы нет! И там, и там – «скука смертная», не находишь?
– Не ерничай! – ее голос стал грубее, даже жестче и перешел в приказ, почти требование. Что обсуждению, как и пререканиями, а тем более нареканиям, не поддается. – Пошла бы лучше, с детьми поиграла, нечего «уши греть»!
Действительно! А почему бы мне не променять компанию «взрослых теток» на компанию «мелких идиотов»? Еще и орущих, ко всему… Как это я сразу и не догадалась? И зачем, только час сидела? Спасибо за помощь! Я обрела «смысл своей жизни», наконец-то!
– Насчет «первого» – ни за что! – и как «удачно», что последнее
Слово не поделилось, поделилось предложение, а точками послужили плевки «желчью», почти что «ядом». Люблю это «сборище по интересам»! Душевно… И от души в душу, пока кто-нибудь кого-нибудь не задушит! Теми же моими длинными и проводными, черными вкладышами-наушниками. Из рубрики: «хотела бы убить – давно бы убила, но и сделала бы это по-другому». С воображением бы и фантазией подошла… Подошла! Да, только прерываться не хочется, подождем композицию, что не под «настрой»…
Я, правда, не слушала их разговоры. Только, разве что, улавливала суть, иногда. И не более! Между «перерывами», когда «одна» песня сменялась «другой». «Остальное» – было мне неинтересно.
– Вот и послушаешь рядом с детьми, – нахмурилась она, покачивая на руках мальчика.
– Преступила к правилу «трех повторений»? – изогнула я правую бровь и злорадно рассмеялась. – Не сработает! Можешь, хоть еще «сто три» раза сказать, а после повторить мне это! Я не сдвинусь с этого места, мне и здесь хорошо. Нор-маль-но! – «процедила» я сквозь зубы, «цедя» слово «отрезками» и потеплее укуталась в свою светло-зеленую дутую куртку, с капюшоном.
Пряча руки, сначала во внутренние карманы теплой серой толстовке, после чего и в светло-коричневой подкладке верхней одежды. Стараясь под ней и своими плечами, приподнять съехавший с ног, в легких черных джинсах, клетчатый темно-синий плед.
Подгибаю под себя ноги и сбрасывая черные кроссовки, сидя на темно-сером стуле, для походов. Из ткани, натянутой на серую металлическую «опору». И ухожу не с головой, а нижней половиной лица, в тепло.
Грея своим же дыханием, «впитанным» и сохраненным в ткани, небольшие пухлые и растрескавшиеся губы. Покусанные белыми ровными зубами, что сами на себя сейчас не попадают. И курносый конец ровного маленького носа, с пухлыми розовыми щеками, по обе его стороны.
Темно-карими глазами продолжая «зондировать» обстановку и ненавидеть три вещи, подряд. А точнее, «картины».
Ту, что передо мной!
Ту, что на мне. В виде растрепавшихся длинных каштановых прядей, что лезут везде и всем. Липнут к бледному высокому и жирному, от того и потному, лбу. И электризуются от синтетики.
Широкие темные брови, хоть и «сбивают» эти «мутные» капельки и «разводят» их по сторонам, как «в море корабли». Но недостаточно для того, чтобы полностью пресечь попадание их в глаза. Тогда, в дело вступают и темные длинные ресницы, но и они не больно помогают, как и спасают. Путают, только больше и запутываются в прядки, смешивая все это дело, в какое-то подобие «Кузена Итта» из «семейки Аддамс».