Мамка-кормилица
Шрифт:
— Конечно-же вы! — откликнулась другая бабушка — мать матери. — Съ какой стати вы вздумали приглашать на елку неизвстно какихъ дтей?
— Какихъ дтей?
— Да вотъ прачкиныхъ, сапожника, которыя, можетъ быть, ужъ занесли сюда изъ подваловъ тифъ, дифтеритъ, скарлатину и всякую другую дрянь.
— Да разв это я? — удивилась старуха Александра Ивановна. — Это Базиль, — кивнула она на сына.
— И не думалъ, и не воображалъ!
Колояровъ стоялъ также весь блдный.
— Однако, ты мн сказалъ: хорошо-бы пригласить
— Да, я сказалъ, но я не имлъ въ предмет дворовыхъ дтей, я думалъ… Я думалъ про другихъ дтей.
— Мало-ли что ты думалъ! Думалъ, да ничего не сказалъ, а я и пригласила дтей черезъ горничную Дашу. Но по мн, они дти чистыя, прилично одтыя…
— Ахъ, вы ужъ извстная фантазерка! — кинула упрекъ прямо въ лицо старушк Александр Ивановн мать молодой Колояровой.
— Я фантазерка? Ну, посл этого вы совсмъ полоумная женщина! — вскричала Александра Ивановна.
И бабушки сцпились. Послышались слова: «богадльня, сумасшедшій домъ, накрашенная старуха, облзлая выдра».
— Маменька, Бога ради, уставьте! Александра Ивановна, умоляю васъ, бросьте! — упрашивала бабушекъ молодая Колоярова. — Вспомните, какой завтра день!
Но бабушки не унимались.
Колояровъ стоялъ растерянный.
— Что-же намъ длать, Катишъ? — спрашивалъ онъ жену.
— Надо скоре гнать чужихъ дтей. Дай имъ скоре гостинцевъ и по игрушк и гони ихъ вонъ! Ахъ, какое затменіе! Ахъ, какой туманъ на насъ нашелъ, что мы пригласили этихъ дтей! Вдь можно-же такихъ дураковъ, идіотовъ разыграть! Дойти до абсурда и дураковъ разыграть!
Молодая Колоярова хваталась за голову, нюхала спиртъ. Мужъ ея срывалъ съ елки гостинцы, совалъ приглашеннымъ на елку чужимъ дтямъ гостинцы вмст съ игрушками и говорилъ:
— Только уходите скоре домой! Скоре домой! Гд ваши пальто и шапки? Уходите домой.
Онъ позвонилъ лакея и веллъ скоре проводить дтей.
— Павелъ! Да потомъ надо здсь сейчасъ-же покурить уксусомъ! — отдала молодая Колоярова приказъ лакею.
Дти-гости были спроважены. Бабушки сидли въ разныхъ углахъ, надувшись и звремъ смотря другъ на дружку.
— Я, Катенька, сейчасъ, кром того, попрыскаю здсь скипидаромъ, — сказала бабушка, мать матери.
— Не суйтесь. Это не ваша квартира! Это квартира моего сына! — закричала старуха Александра Ивановна.
— Но вдь нужно-же принимать какія-нибудь мры, — возразила молодая Колоярова. — Я думаю даже сейчасъ послать за докторомъ.
— Я сама попрыскаю скипидаромъ, — вызвалась старуха Александра Ивановна и отправилась искать бутылку и пульверизаторъ.
— Старая вдьма! — прошептала ей вслдъ мать Колояровой.
— Базиль! Пошли за докторомъ, — обратилась Колоярова къ мужу.
— Безполезно, я думаю, Каточекъ… Вдь ничего не случилось. Авось, Богъ помилуетъ, — отвчалъ мужъ. — А мы лучше вывтримъ эту комнату и затопимъ каминъ.
Онъ опять позвонилъ лакея
— Мадемуазель! Уведите-же вы, наконецъ, Шурочку въ дтскую! — раздраженно крикнула Колоярова. — Или нтъ, погодите… Дайте, я у ней пощупаю головку. Нтъ-ли у ней жара? — прибавила она, подошла къ двочк и приложила ей руку ко лбу. — Есть… Есть жаръ. Дождались! Доплясались! Базиль! Надо посылать за докторомъ. Я думаю, надо посылать прямо за профессоромъ Иваномъ Павлычемъ.
— Погоди, Катенька… Такъ нельзя… Надо, что бы выяснилось. Шурочка теперь даже веселе, чмъ до гостей, — говорилъ Колояровъ. — У тебя, Шурочка, ничего не болитъ? — спросилъ онъ двочку.
— Ничего. Дай мн, папа, пряника съ елки, — лепетала двочка.
— Ну, вотъ видишь! Даже аппетитъ чувствуетъ. А то ужъ и профессора!
— И яблочко, папа.
Двочку повели въ дтскую.
— Ничего не выяснилось! — передразнила мужа Колоярова. — Отецъ тоже! Когда выяснится, то уже поздно будетъ.
Она надулась на мужа.
Въ конц концовъ, изъ-за приглашенныхъ на елку дтей вс перессорились. Даже бонн-фребеличк былъ данъ нагоняй, что Шурочка ушибла себ большой куклой лобикъ, и у ней, будто-бы, вскочила на лбу шишка. Ни въ чемъ невиновная бонна украдкой плакала.
Хорошо себя чувствовала только красавица мамка-кормилица Еликанида. На нее, какъ на источникъ питанія, а слдовательно и здоровья Мурочки, смотрли, какъ на богиню и прямо покланялись ей. Никто, даже скорая на дерзкій языкъ мать молодой Колояровой, не ршалась сказать ей ни малйшей колкости въ обиду, чтобъ отъ огорченія молоко не испортилось. Ее мыли въ господской ванн душистымъ мыломъ, ее еженедльно осматривалъ домашній докторъ. Кормили ее и поили съ господскаго стола, давали къ каждой д по полубутылк хорошаго пива, утромъ подавали ей какао или шоколадъ.
Вотъ и сейчасъ… Елку давно уже погасили. Мурочка спитъ въ кроватк, а мамка-кормилица Еликанида сидитъ у себя въ дтской, не переодвшаяся еще изъ своего параднаго фантастическаго костюма, блещущаго серебромъ, и улыбается, любуясь на себя въ большое зеркало. Лакей во фрак и бломъ галстук принесъ ей на серебряномъ поднос большую чашку чаю со сливками и печеньемъ и поставилъ на столъ, на которомъ передъ мамкой-кормилицей уже лежалъ ворохъ всякихъ гостинцевъ, полученныхъ съ елки, и большой голубой шелковый платокъ съ блыми цвтами — подарокъ на праздникъ.
Мамка Еликанида взглянула на подносъ и еще больше улыбнулась, умилившись. Она всегда умилялась на серебряный подносъ. Серебряный подносъ былъ предметомъ ея тайныхъ мечтаній еще и тогда, когда она беременная работала на огород, около парниковъ, и молила судьбу, чтобы та послала ей случай поступить въ богатый домъ мамкой-кормилицей, пообчиститься, пообмыться, повеличаться и попить и пость на серебр.
Подавъ мамк Еликанид чай, лакей остановился, улыбнулся во всю ширину лица и произнесъ: