Мандаринка на Новый Год
Шрифт:
— И… как?
— До сих пор в шоке.
— Страшно?
— Ой, погоди, я тут с Дарь Санной консультируюсь параллельно.
И все — офф-лайн.
…
— Ты там жив вообще?
—
— Чего больше?
— Не знаю. Зато тут никакой бюрократии. Никто тебя не контролирует. Кроме Бога — так они считают.
— Ник… —она не знает, что ему сказать.
— Приходится полагаться только на собственные глаза и уши. У нас тут есть инфекционист Хабаров. Пьет страшно, но не в этом дело. Он мне все говорит: «Развивай клиническое мышление, Николай».
— Развивается?
— Семимильными шагами. Не расстаюсь с учебником по тропическим болезням. Хорошо, что взял с собой.
— Ник…
— Лучше тебе не знать, что такое муха Тумбу. Все, ушел. Извини.
И так целый месяц.
Один раз она не выдержала и написала ему в офф-лайн.
— Я понимаю, что тебе трудно. Я чувствую. Не знаю, захочешь ли ты это прочитать, но я скучаю по тебе. Очень.
Написала. Перечитала. Нет, не надо ему это видеть. Но палец дернулся на кнопке мышки. Сообщение ушло. Удалить не успела — как по заказу он-лайн. Ответил он через минуту.
— Спасибо, что сказала. Я тоже ужасно скучаю. И… мать их! Ушел.
…
— Дурак я. Опыта захотелось набраться. Романтики африканской. Набрался столько, что не унести.
— Жалеешь?
— Хочу домой. Но останусь до истечения срока контракта. Извини, что ною. Все, больше не буду.
— Ты не ноешь!
— Все, убежал.
…
Потом он будто втянулся, привык там. Сообщения стали еще реже. Сплошное «времени нет», «убегаю», «труба зовет». А затем у нее наконец-то случился запланированный и долгожданный отпуск, который она собиралась провести с Соней. Шенген, серебристый «Фольксваген Гольф» и две синеглазые брюнетки внутри. Трепещи, старушка Европа! Только вот настроение было не особо боевое. Но не подводить же Соню? Тем более, что они планировали совместный отпуск еще с осени. Ударить автопробегом по Бургундии, Оверни и Лангедоку.
— Любашкин, так не честно! Бедный Серхио истомился твоей холодностью, на него даже мне жаль смотреть.
— Ну и не смотри. Было бы на что.
— Как это — «было бы на что»? Взор горящий, щетина брутальная, пресс кубиками. Что тебе еще надобно, капризная ты моя?
— Ничего, — Люба лениво переворачивается на живот, стряхивает песок с ног. — Вот именно что — ничего.
— Люба! А как же я?
— А что ты? Воркуй с этим… как его… Фелипе.
— Люба! Не притворяйся, что не понимаешь. Их двое. Нас двое. Ну, хотя бы разговор поддержи.
— Языками не владею.
— Сейчас подзатыльник получишь! Твой испанский на порядок лучше моего.
— Вот и тренируй свой испанский.
— Любка!
— Не хочу.
— Ну что ты там пытаешься увидеть, Любовь Станиславовна? Другой берег моря? Там нет ничего. Там за морем — Африка.
— Угу. Помашем ручкой Кольке?
— Какому Кольке?!
— У тебя много знакомых Колек?
— Самойлов, что ли?! — Соня соображает несвойственно ей долго. — Что он делает в Африке?
— Работает.
— Вот же оригинал, — Софья звонко смеется. — Чудак он все-таки. Смешной. Неужели так буквально воспринимает сказку о докторе Айболите? Он в Африке, он в Африке под пальмою сидит, — с чувством продекламировала сестра, — и на море, и море без отдыха глядит. Не едет ли в кораблике доктор Айболит?
— Наверное, — деланно безразлично пожимает плечами Люба, загребая ступнями песок.
— Вот насобирает он там приключений на свою рыжую задницу.
— Почему — рыжую?
— Понятия не имею, — сестра зеркальным жестом пожимает плечами. — Голова рыжая же? Может, у него и задница — рыжая и волосатая? Я как-то особо не задумывалась на эту тему.
Люба молчит. А могла бы сказать, что задница там совсем не волосатая. Гладкая, упругая очень аппетитная. И Люба бы весьма шокировала сестру, если бы сказала это вслух.
Даже вообразить себе не может, чтобы рассказать Соне о том, что у нее с Ником. Потому что точно может представить сто и один вопрос, который задаст ей сестра. Но не представляет, как на них отвечать.
Покатилось красным шаром лето. Мне тебя не хватает. Это кошмарное лето — я теперь это точно понимаю. Как будто что-то было, а потом прошло. Что это «что-то» — мне трудно описать. Попробуй додумать сам.