Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн
Шрифт:
Вернее, приезд героини был как бы обставлен не так уж плохо такой фразой: «Одни огни горели поярче, другие потусклее, но все манили, звали, примагничивали».
Но следующая фраза: «За кустками развиднялись озерки» как бы выбивала это, в общем-то почти газетное начало.
И он вновь бродил из угла в угол, наборматывая себе новые и новые слова предполагаемого начала рассказа.
Часом казалось, что он подладил свои ноги под какой-то шаг и даже видел картину – что-то зыбкое, демонстрирующее слитность грозовой тучи
– Ну а причем тут горы? – вслух задал он себе вопрос.
И в этот самый момент раздался телефонный звонок.
Геннадий вздрогнул, потому как слишком далеко находился ото всего, что его окружало. Снял трубку.
– Ну что будем делать? – задала вопрос Тина Хаймовская, словно он запородил ей нежданного ребенка.
И, видимо, поняв, что Куимов никак не «врубится» в то, что она говорит, – пояснила:
– Значит, ты берешь взятки за то, что принимаешь в Союз?
– Откуда ты это взяла? – выкрикнулось так, словно саданули его ногой в подживотье.
– Мне Александр Жуканов сказал, – торжественно произнесла она. – Когда ты ехал за него хлопотать, то потребовал…
И Куимов вдруг понял, как начнет рассказ. Он поведает о том, как был в заложниках. Когда террорист глядел на него своими ломовитыми глазами. И это как раз случилось в горах. Вернее, на равнине, когда горы остались чуть за спиной. Шел ветер и впереди катил клуб серой, выпестренной чем-то лежалым пыли.
И вот тут на обочине дороги возник человек, прикрывающий глаза ладонью, а второй машущий, чтобы остановились.
В другое бы время шофер, везший туристов, сроду бы не подобрал незнакомца. Но шел буран, и обыкновенное сердобольство не дало проехать мимо.
Впереди некто в плаще и шляпе изгалялся над тем, кто его, собственно, вез:
– Если этот драндулет машина, то что такое верблюд?
Девушка, перед которой он, собственно, выпендривался, отпустила пролившийся в сиплоту ветра голос, и он никем не был услышан. Тогда сосед Куимова, рябоватый мариман, сказал:
– Трудно высмотреть собственное счастье, легче увидеть чужое и позавидовать ему.
И поскольку Геннадий ничего не ответил, тот роистым голосом продолжил:
– И все же я увидел…
И в это самое время тот, кого только что подобрали, с заднего сиденья, где было расположился, прошел вперед, к водительской отгородке, и что-то там сказал шоферу.
И поворотился ко всем остальным. И тут Куимов увидел его немые руки, упертые в автомат.
Взойкнула какая-то старуха, сидящая у самого выхода. Взвизгнула девка и прильнула к разом задрожавшему ее ухажеру в плаще и шляпе. Вдавился в сиденье военный, чтобы не было видно его погон. Вернее, он их лихорадочно отрывал.
Куимов почему-то не испугался. Он смотрел на анемичное лицо парня, где главенствовали, кажется, щеки, хотя и были несколько втянуты вовнутрь чего-то, что составляло конструкцию его морды.
На
А в это время салон заполнился разноголосым скулежом. Кто-то кого-то урезонивал, кто-то просил потерпеть, кто-то предлагал забрать у него последнее. Во всех дрожала выкинутая на раскаленную сковородку обстоятельств жизнь.
И вдруг Куимов увидел горло террориста. По нему туда-сюда ходил кадык, чем-то напоминающий яичный желток.
И Геннадий уставился на него.
Воздух редел между ними. А вскоре и вовсе образовалась безвоздушность. И Геннадий понял, что сейчас он воспарит над самим собой и вцепится руками, нет, лучше, хоть и неудобно это сделать, зубами в его глотку и выгрызет этот кадык, желтком плавающий по его горлу.
Они проехали через какой-то поселок. Гудок небольшой фабричонки, видимо, объявил, что работа окончена, но никто не появлялся на проходной. Шел буран.
В нехорошем предчувствии вис потолок. Вис только затем, чтобы вдруг обрушиться на всех разом, чтобы общая судьба стала бы всем братской могилой. А пока – в отдельности каждая – эта судьба трепетала, словно свечка, зажженная на ветру.
И тут вроде бы опамятовался шофер и хриплым, сдавленным голосом сказал в микрофон:
– Захвативший автобус… – он запнулся и потом довольно бодро продолжил: – товарищ требует довести его до аэропорта. Там он всех нас погрузит в самолет и…
Связь прекратилась. Это террорист выхватил у водителя микрофон:
– Вы, падлы! – возвестил он пляшущим голосом. – Если хоть что-то из вас… – он поперхнулся и закашлялся. И в это самое время очередь вырвалась из дула автомата и прошила подголовник сиденья, на котором никого не было.
И Куимов увидел, что террорист не знает, куда девать руки с прыгучими пальцами.
– Мы будем вести себя смирно, – неожиданно громко сказал сосед Куимова.
За то время, что Геннадий скитался по морям и около них, через его судьбу много прошло моряков, которые запомнились. Например, тот же Толя Родан. Умеющий жеребячиться к делу и не к делу. И вот это жеребячество ему запросто прощали, а вот молчаливую задумчивость, позу роденовского «Мыслителя», явно простить не могли, потому каждый норовил залепить ему по уху.
И Куимов понял, что сейчас, чтобы совершить что-либо аховое, ему не нужно искать губами, какой наиболее проводимый тепло металл. Он должен войти в чью-то шкуру, влезть в бесшабашность чьей-то судьбы и, презрев призывы стать иным, ринуться на безрассудство. Ибо никто из тех, кто едет рядом, по всему видно, на это не способен.
Скуластый парень был в двух шагах, один из которых, коль Куимов на него набросится, пролегал через чью-то сумку, упавшую на бок. Она же мешала парню двигаться по проходу, потому он ее то и дело подфутболивал.