Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн
Шрифт:
После длительного общения пассажиры как бы разом почужели, будто бы давая террористу понять, что не имеют друг к другу отношения. Даже тот, который вовсю кадрил соседскую девчонку, теперь упекся фигурой чуть ли не до пола, стараясь даже не смотреть в ее сторону.
Сколько-то достойно вели себя двое: мариман, что сидел подле Куимова, и сам Геннадий.
Он рассчитал, что, если разом возникнет у подмышки скулатого, то первым же ударом выбьет из рук автомат, который он неумело держит под ходящей туда-сюда рукой.
Куимов не знает, утомляли ли пассажиров привязанности, а вот отчужденность явно жевала душу, потому все выглядели забитыми и раздавленными.
«Раз! Два!..» – мысленно начал отсчет Куимов своему безумству, и в это время автобус сильно тряхнуло, видимо передняя часть, а может, и сами колеса подвернулись, и под визгливый ор железная махина стала опрокидываться.
Геннадий успел кинуться на пол, и в это время над ним, кажется, просвистели ноги террориста, обутые в туфли с желтыми подошвами. Эти подошвы, словно палые листья, мелькнули в глазах, и тут же их застлал удушающий туман. Это лумнулось об Геннадия чье-то обмякшее тело.
Он очнулся, когда услышал до конца неразвившийся голос и понял, что на нем лежит та самая девица.
Пошевелился, положил ее рядом с собой. Под боком хрустело стекло.
В какую-то щелку виделось, как от самых глаз восходит взметающая карусель пурги.
– Держись за меня, – сказал девке Куимов и стал ползти на какой-то просвет.
– Ладно! – сказала она подчиняющимся голосом.
Наконец они выбрались наружу. И Куимов увидел того военного. Теперь он заметил, что был он старшим лейтенантом, потому как тот успел нацепить погоны, и в его руках победоносно поблескивал автомат.
У ног же его лежал распластавшись террорист, и офицер нет-нет да давал короткие гневные команды:
– Лежать!
Куимов глянул на скуластого и понял, что тот давно уже окочурился, потому сказал старшему лейтенанту:
– Оставь его! Давай поможем остальным.
Не выпуская автомата из рук, старлей поплелся за Куимовым в тот пролом, откуда тот только появился.
Старуха на первом сиденье была мертва. Ей чем-то, Геннадий и не увидел, чем именно, прищемило и размозжило голову.
Парень, что вертелся возле девки, дышал.
Видимо, только что придя в себя, выполз мариман. Он придерживал руку, которая показалось Куимову сломанной.
Но, главное, нигде не видно было шофера.
Через полчаса стало ясно: живых шестеро и восемь мертвых.
Шофер так нигде и не объявился.
В груди у Куимова стояла тошнота. Правда, ее то и дело подживлял так и не родившийся смех, потому что старший лейтенант вдруг кинулся к террористу.
– Кажется, он шевелится!
И опять наставил на него автомат.
А буран продолжал
Даже погнал поблескивающую алюминием табакерку.
И тут подъехал трактор, на крюку у которого болталась во все стороны будка.
Тракторист – высокий нескладный мужик с прокуренными усами выпростал себя из кабины и валкой походкой подошел к мертвякам, похилил им в разные стороны головы, видимо угадывая знакомых, потом двинулся к живым, забившимся под вибрирующую тушу автобуса.
– Раненые есть? – спросил.
Куимов глазами указал на маримана.
– Ну садитесь, я вас подвезу, – как-то бесстрастно сказал он.
И первым туда внесли так и не пришедшего в себя парня в плаще, потом залезла девушка. За нею – так и не расставаясь с автоматом – юркнул старший лейтенант.
– Может, – спросил он у Куимова, – ему для контроля в голову выстрелить?
– А как же они? – спросил Геннадий у тракториста о мертвецах.
– Да куда теперь они денутся? – равнодушно спросил он и, до конца выжав суть намека Куимова, добавил: – Ведь будчёнка-то, видишь, и для живых тесновата.
– Тогда я останусь тут, – твердо произнес Куимов и двинулся к автобусу.
Тракторист не уговаривал. Он взвенел мотором и тут же растаял в жуткой дневной мгле.
За Куимовым и телами погибших приехали только на второй день, то есть когда буран улегся и по шоссе стали пробегать первые автомобили.
И тут нашелся шофер. Он вышел из соседней рощицы, почти сплошь поломанной выше половины стволов и неожиданно упал перед Куимовым на колени.
– Скажи, что я тоже был без сознания, – пролепетал он.
А все случилось так, как и предполагал Геннадий. Когда автобус стал заваливаться, он успел соскочить на землю и убежать.
Куимов рассматривал его с большой пристальностью, потому как не мог еще до конца вдохнуть в себя воздух.
– Ты же ни в чем не виноват, – произнес.
И вдруг понял, что парень-то убежал от террориста, а не от той ответственности, которой убоялся.
Поднявшись с колен, он подошел к скуластому и, обернувшись, посоветовался с Геннадием:
– Может, его еще монтировкой пригвоздить?
Страх еще не отпустил его души.
И вот сейчас, слушая слова Тины Хаймовской, Геннадий Александрович испытывал то самое чувство заложничества, когда тебе уперт в глаза зрак автомата и прыгающие пальцы ищут кольцо спусковой скобы.
– Так что будем делать? – переспросила Тина.
Он представил ее речь с нахалинкой, даже с дурманцем, которая на том же собрании будет слушаться с большим аппетитом, и покаянно, как ей показалось, произнес:
– Как говорил мой дедушка: «Подворовывать у своих не грех, а проказа».