Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн
Шрифт:
На полушепоте произнесла:
– У меня пропал шприц!
И через минуту дверь, открытая ключом снаружи, впустила Захара, Матвея и Бальтазара.
Они все поочередно покопались во всем, что было в ее сумочке, потом немец на чистейшем русском языке сказал:
– Что же ты, подлюка, натворила?
Мосейко – по телефону – набрал какой-то номер.
– Давид! – произнес. – Глянь под столик, за которым мы сидели, нет ли там одной вещицы. Нет, я подожду.
Кубрин
– А вдруг он… – кивнул Матвей на Кима.
Но в это время что-то ответили Мосейко, и он, положив трубку, пояснил:
– Ты выронила его в ресторане и раздавила своей поганой туфлей.
– Как же я могла… – пролепетала Ада. Но ее никто не слушал.
– Что будем делать? – спросил Бальтазар.
– Съездить за новой дозой… – начал было Мосейко, но Кубрин его перебил:
– Он на тот час проснется, и – пиши пропало!
– Тогда давай будить, – решительно произнес Бальтазар. – Вы все уходите, но через пятнадцать минут я вас жду.
Он уселся в уголок и закурил сигарету.
Когда все трое выметнулись из комнаты, он включил музыкальный центр и, постепенно прибавляя громкость, вдруг заметил, что лицо Кима вздрогнуло и по нему как бы зашарили мыши. (Вот что значит в юности играть в самодеятельности.)
Присовокупляя к музыке свой свист, Бальтазар подошел к изголовью Кима.
И тот чуть отщелил глаза.
– Ком! Ком! – сказал Бальтазар.
– В самом деле ком! – вскричал, садясь на диване, Евгений Иванович, выуживая из трусов полотенце. – Но как он туда попал?
Бальтазар сказал какую-то длинную немецкую фразу, и Ким притворно заозирался, ожидая, что ему сейчас ее переведут.
– А где все? – спросил он. – Куда делась Ада?
Но тут сошлись два, как он понял, актера. Потому как Бальтазар, или как там его, балдевато глядел ему в лицо, действительно изображая если не глухаря, то уж наверняка недоумка.
Ким довольно бодро поднялся и сходил в туалет.
И только идя оттуда, чуть подкачнулся и, схватив голову обеими руками, произнес:
– Вот был бы ты человеком, похмелил.
Бальтазар продолжал глядеть на него с бесстрастной тупостью.
И тогда Евгений Иванович пощелкал себя по гландам:
– Выпить найди чего-нибудь!
И тут Бальтазар неожиданно закивал, засуетился, подошел к телефону. Говорил долго и нудно. И Ким, махнув на него рукой, стал разгуливать по комнате.
И в это время раздался звонок в дверь.
Пока Бальтазар открывал, Ким выудил из обшлага рубашки еще одну таблетку против опьянения и, разжевав ее во рту, проглотил.
Пришел Мосейко.
– Ну, живы? – спросил
– Да почти, – ответил Ким. – Голова только трещит.
– Это дело поправимое, – сказал он и извинился: – Мои апартаменты не показались слишком убогими?
– Да ничего, все нормально, – ответил Евгений Иванович и вдруг перешел на пьяное откровение: – Только знаешь, не помню, как засунул я себе полотенце под яйца. Ты уж им не вытирайся.
– Я ему переведу эту смехотину? – кивнул Захар на Бальтазара.
– Да не нужно, а то обсмеет на всю Германию.
Он помолчал и спросил:
– А чего это он тут со мной оказался?
– Да он тоже был такой, как вы.
И Мосейко показал на разобранную кровать.
– Вон там валялся. – Он тоже принизил голос: – Да еще обблевался. Тьфу!
Он на минуту умолк, а потом сказал:
– А бутылку сейчас Матвей принесет.
И – точно. Через минуту на пороге появился Кубрин.
Выпили без тостов и почти без закуски, потом Мосейко, зажевывая чем-то что-то, потому как не пил, произнес:
– Ну что, Евгений Иванович, давайте подпишем кое-какие бумаги.
Ким остановил работающие челюсти.
– Какие еще бумаги? – спросил.
– Ну насчет поставок горючего, – пояснил Кубрин, – о чем мы вчера говорили. Нам надо две тысячи тонн.
Евгений Иванович сделал вид, что задумался.
– Да вы знаете, – начал он, – я это не привык делать с похмелья. А потом, руки у меня еще не выдрожались. Подпись моя в конечном счете окажется недействительной.
– Но вы же не откажетесь?
– Естественно. Только покажите мне банк, в котором у вас лежат деньги.
Первым дернулся Бальтазар. Судорога по его лицу проехала. На вороных. Облучками соткались торчковые брови.
«Ну что, кисло?» – безмолвно спросил его Ким.
Вторым засучил ногами Мосейко. Пошел швыркать подошвами, словно его междуножным колокольчиком котенок заиграл.
И только Кубрин, раньше других понявший, что вся их затея сорвалась, стал натягивать на морду лежалую веселость.
– Ну как Ада в постели? – спросил.
– Ты вон у немца спроси, – кивнул Ким на Бальтазара, – есть сведение, что он с ней спал.
Он помолчал, держа на весу пустой, давно не мытый стакан, и сказал:
– Так что, ребята, давайте следующий раз встретимся у нас в Царицыне. Только приезжайте с банковской гарантией и без того самого шприца, который вы так усердно искали.
Ким поднялся, поправил на своей груди галстук, покривил пальцами небритую щеку и, так и не услышав в ответ ни одного слова, вышел.
Уже внизу его догнал запыхавшийся Мосейко и сказал: