Манон, или Жизнь
Шрифт:
– О нет, – протестует Манон. – У меня совсем нет никаких политических взглядов. А ты хотя бы Сенеку читал. Я лучше буду вашим «лицом».
Жанна и Лина шепчутся в сторонке.
– Мы хотим быть лидерами, – заявляют они.
– У партии не бывает два лидера, – говорю.
– Ага, как спать, так вместе, – возражает Жанна.
– Ну, хорошо, а когда придет время выбирать канцлера?
– А когда придет время жениться на ком-нибудь, а, Стаут? – говорит Лина.
Манон и де Грие хохочут.
– Короче,
Вот почему мы никак не можем создать консервативную партию, даже партию R amp;B. В нас просто нет никакого консерватизма. А может, этот консерватизм – чисто английское изобретение. Вот Рэн, наверное, консерватор, потому и приехал ко мне не с двумя девчонками, а с одной. Девчонка Рэна выбирает лидером партии Рэна, а мои – себя. Очень показательно.
– Ладно-ладно, – говорит Рэн, – лидера надо избрать.
– Только не большинством голосов, – протестует Манон. – Это ваще не то!
– Ты абсолютно права, Манон, – говорит Рэн ласково и заправляет прядь волос ей за ушко. – Большинство – это ваще не то. Что же взамен?
– Можно я буду председатель избирательной комиссии? – говорит Манон.
– Мы согласны! – говорят Лина и Жанна.
Манон лезет в сумочку и вынимает оттуда мелок в бумажной обертке.
– Мелок? – говорит Жанна. – А зачем?
– Каждый свешивается из окна и проводит черту мелком как можно ниже под карнизом. У кого черта будет ниже…
– У кого руки длиннее, тот и лидер, – хохочет Лина. – Мне это нравится! Я всех уделаю в эту игру. Давай мелок.
– А ты, Манон, оказывается, жуткий провокатор, – говорю я. – Это просто жуть, до чего Лина любит отовсюду свешиваться. Мы были вместе на Мариенбрюгге, так она умудрилась повисеть на руках на этом мостике.
– А когда он схватил меня за запястья, я отпустилась, – деловито добавляет Лина. – Это я сделала в знак протеста.
– Вот-вот. Нас чуть не забрали.
Лина открывает окно. Ноги ее не очень слушаются.
– Только не урони мелок, – советует Манон.
– Всю жизнь/Глядеть/в провал,/пока/в аорте кровь/дика! – декламирует Лина по ту сторону стены. – Вся жизнь – антрэ,/игра,/ показ… Дальше не помню.
– Дальше автор свалился в провал, – говорит Жанна. – Ну? Нарисовала?
– Там такой сахииб, – говорит Лина театральным и преувеличенно-пьяным голосом. – Загиб дома! Понимаешь? Непонятно, по чему рисовать. Сафитушшки какие-то… А-а, вот, кажется, нашла!
Лина чертит, раскачиваясь всем телом. Я поддергиваю ее назад, успевая подумать о том, что она, возможно, просидела у меня на ступеньках несколько часов. А теперь вот напилась с горя. От этого у меня на душе становится немножко скверно.
Втаскиваем ее назад. Лина вся
– Цирк, – говорит Жанна, прыскает, перегибается через подоконник и чиркает мелком по стенке с той стороны. – Ну, вот и пожалуйста, ну вот и ничего такого уж особенного, подумаешь!
Она выбирается обратно. Черт, мне, что ли, вроде как стыдно перед Рэном? Впрочем, они-то ничего такого: сидят и милуются. Осоловелыми от влюбленности глазами смотрят не друг на друга, а типа в пространство.
– Девчонки, – говорит Рэн ласково. – Вы – гордость нации.
– А то, – Жанна поджигает сигаретку.
Идиотская ситуация.
– Ладно, – говорю, – я – просто для порядку.
Рэн и девчонки втроем наваливаются на мои ноги, – вдвоем Стаута не удержать, – а я свешиваюсь на ту сторону. Там – темнотища. Перегибаюсь. Они так низко чертили, особенно Лина. Будет неправильно, если я начерчу на полметра выше девчонок.
– Э-э, Стаут, осторожнее! – с тревогой кричит Рэн где-то далеко наверху, крепче хватаясь за мои джинсы. – Ты выскальзываешь!!
Не снисхожу до ответа; делаю последний рывок вниз, и в этом рывке провожу мелом черту где-то далеко-далеко внизу. Ну, теперь я точно выиграл. Рэн и девчонки втаскивают меня обратно, чуть не стащив джинсы.
Рэн лучезарно на меня глядит, торжественно берет мелок (Манон так и сидит на высоком табурете) и лезет в окошко, а я его держу. Он быстро возвращается.
– Ну, я не стал маньячить, – объявляет он, – я на лидерство не претендую.
Приношу фонарик. Светим в «провал», сгрудившись на подоконнике.
Славная картина.
Разного роста и разного темперамента – мы, все четверо, умудрились провести черту примерно на одном и том же уровне.
Черта Лины чуть загибается вниз, зато моя – на пару сантиметров ниже ее верхнего конца.
Жанна нарисовала какую-то параболу ветвями вверх, с вершиной на моей линии.
И – аккуратная отметочка Рэна далеко в стороне, но на той же высоте.
– Что делать будем? – говорю. – А, фрау председатель центризбиркома? Второй тур?
– Нет, – говорит Манон. – Давайте мелок.
– Манон, – говорит Рэн с тревогой. – Но у тебя ведь нет политических амбиций.
– У меня, – говорит Манон, – вообще нет никаких амбиций. Амбиции мне чужды. – И она лезет в провал.
Блин, и у меня совершенно нет ощущения, что это опасно. Манон лезет в провал вся, Рэн держит ее за лодыжки, а Манон шарит в провале обеими руками, как будто белье полощет. В отличие от нас, для Манон опасно не там, а здесь, среди нас. Ее настоящая жизнь – там, на той стороне. Рэн держит ее крепко-крепко.