Манул
Шрифт:
— Господин Дорский, чем обязан? — лицо господина Уэльса потемнело. Он поспешил отвесить собеседнику уважительный поклон. Дорский кланяться не стал. Лишь легонько кивнул, окончательно подтвердив, что по статусу стоит на порядок выше командира десятой роты.
— Вы так орали, что потревожили моё утреннее чаепитие. Я всего лишь решил поинтересоваться, что вас так разозлило, — вежливо ответил Дорский, чуть приподняв уголки пухлых губ.
— Воспитывают молодняк. Уж больно непокорные пришли. Обычно мясо тихое приходит. А это… — сокрушенно пожаловался Ульс
Дорский удивленно вскинул брови,
— И это вы называете непокорным? — Дорский выглядел ошарашенным. — Как же, по-вашему, должен выглядеть покорный тогда? Надеюсь, вы еще не забыли, по какому поводу я вообще тут нахожусь, капитан? Это не исправительная колония, капитан! Наша цель не замучить их до смерти, наша цель воспитать верных слуг царя-батюшки! Куда только смотрел прошлый канцлер*? Теперь я не удивлен, почему царь-батюшка лично назначил меня на эту должность! Я должен немедля доложить обо всем высшему начальству!
— Ох, что же это вы! Не стоит судить так категорично! — Ульс смертельно позеленел, перекрыв своей тушей дорогу новому канцлеру. — Все это лишь досадное недоразумение! Наверное, вы просто все не так поняли! Этот рекрут просто показывал свои умения, только немного перестарался, — с этими словами Ульс кивнул в сторону застывшего Мая. Остальная рота испуганно выпучила глаза. За подобные речи их товарища могли запросто обезглавить. Впрочем, Дорский не был настроен казнить невиновных.
— Значит, я вынужден буду доложить начальству о том, что вас следовало бы научить правильно отдавать приказы. Если вы не врете, то вы же видели, что ваш солдат избивает другого солдата? Почему же не вмешались? Прямое игнорирование предписаний?
— Не успел, — голос Ульса звучал настолько искренне и виновато, что проняло даже Дорского. Канцлер презрительно скривил губы, решительно зашагав прочь, к зданию командования.
***
Вечер стал желанной передышкой для новобранцев. Рекруты с большой охотой наелись армейской похлебки и беспрепятственно позволили охранникам загнать себя обратно в казарму.
Май, по обыкновению забился в угол, прижавшись горящей спиной к холодной стене. По его щеке покатилась одинокая слезинка. Дорский не успел во время остановить их командира. Прибывшие на место происшествия лекари дали ясно понять, что после таких травм и силачи редко выживают. Не выжил и Плакса, к вечеру скончавшись. Удивительно глупым показалась парнишке судьба этого человека: пройти такой тяжелый переход, чтобы скончаться на первый же день учений! Не это ли называют иронией судьбы?
Двери казармы со зловещим скрипом разъехались в стороны, заставив рекрутов испуганно отскочить в стороны. В помещение вошли пара бравых солдат.
— Кто из вас Май? — крикнул один из них.
Рекруты взволнованно переглянулись
— Я тут! — ответил парнишка, выходя на свет.
Солдаты брезгливо осмотрели его. Худосочный, костлявый, весь израненный, он смотрелся жалко. Они отчаянно
— Пошли. И без глупостей, — наказал говоривший. Май кивнул, выходя. Бежать он пока все равно не собирался.
Территория казарм для рекрутов утопала во мраке, где-то на стенах перекрикивались постовые. Май шел спокойно, даже расслабленно, чем вызывал немалое удивление стражи. Сам же парнишка философски рассудил, что от судьбы не сбежишь. А раз бежать не получиться, значит, надо встретить ее во всеоружии.
***
— Господин Ульс, мы привели его, — отчитался все тот же страж, впихивая в кабинет рекрута. Парнишка вошел, окинув помещение пустым взглядом.
— Хорошо, свободны, — Ульс поднялся из-за стола, подхватив свою фирменную нагайку. Солдаты, вежливо поклонившись, вышли, закрыв дверь.
— Догадываешься, зачем ты здесь? — капитан не спеша, подошел вплотную к Маю.
— Нет, ваше благородие, господин Ульс, — бесцветным голосом отрапортовал новобранец, так и не подняв взгляда от пола.
— Странно, утром ты был посообразительнее… — хмыкнул недовольно Ульс.
— Мне было приказано не думать, ваше благородие, господин Ульс, — тихо ответил рекрут, ссутулив спину.
Ульс рыкнул, схватив рекрута за волосы, и резко дернул на себя, запрокинув парню голову.
— Смотри мне в глаза, тварь! — истерично крикнул он. — Думаешь, тебя спасёт напускное спокойствие?
Май молчал, широко распахнутыми глазами глядя в лицо беснующегося командира. Его равнодушный, абсолютно инертный взгляд пуще прежнего разозлил господина Ульса. Мужчина побагровел. Он хотел увидеть страх, мольбу в глазах своего подопечного, из-за которого сегодня так некрасиво подставился новому канцлеру. Но в этом отсутствующем взгляде не было и намека на смятение или же покорность. Парнишка просто отрешился от происходящего, умело закрыл сознание от непрошенных гостей.
Ульс не содержался, отвесив новобранцу пощечину. Бить командир умел. В шее паренька что-то хрустнуло. По щеке потекла свежая кровь.
— Больно? — мужчина усмехнулся, вновь задрав голову парнишки вверх.
— Никак нет, ваше благородие, господин Ульс, — откликнулся послушно малец.
Губы командира изогнулись в зловещей улыбке. Он умел быстро злиться, но так же и успокаиваться он умел скоро. Ульс быстро понял, что обычными запугиваниями ему не разбить мощной скорлупы напускного спокойствия своего подопечного. А сейчас, глядя на упрямца, Ульс осознал, что до дрожи хочет увидеть его страх и то, как он будет молить о помощи, просить, чтобы милостивый господин Ульс простил его за дерзость.
— Это хорошо, что у тебя ничего не болит, — Ульс медленно обошел вокруг замершего рекрута. — Ведь в гладиаторских ямах с серьезными ранами долго не повоюешь!
Май пока не знал, что такое гладиаторские ямы, потому отреагировал равнодушно, тем самым только раззадорив интерес господина Ульса.
***
В голове было непривычно пусто. Израненное, истекающее кровью тело действовало скорее на инстинктах, нежели подчиняясь воле сознания. Перед взором мелькали десятки разозленных, разгоряченных битвой лиц. Сверкала побуревшая сталь, пахло потом и смертью.