Манящая тайна
Шрифт:
Но сейчас его одолевали сомнения… Все осложнилось, и он уже не мог думать о ней так, как думал прежде. Внезапно ему вспомнилось, как она поддразнивала его, забывая, что они враги. Вспомнилось, как она противостояла ему словно равная. Как легко и непринужденно справлялась со своими воспитанниками и с мужчинами в клубе. Как отдавалась его поцелуям, его ласкам. Как она ласкала эту свою свинью, словно та — самая подходящая компаньонка для женщины.
Герцог вспомнил даже о том, как задавался вопросом: разве он не лучше
Темпл одним глотком осушил стакан и снова потянулся к графину. Господи Иисусе! Он только что сравнил себя со свиньей!
Так заслуживала ли она его мести? Он больше не был в этом уверен. Но стоило подумать о прошлом, о жизни, которую он мог бы вести, об удовольствиях, предлагавшихся к титулу, о своей роли в обществе, о своих утраченных возможностях…
Ведь если бы не она, он бы не лишился всего этого.
И не страдал бы.
А она ему лгала. Снова и снова.
Когда же в конце концов сказала правду, отняла у него последнюю крупицу надежды. Лишила последнего шанса на жизнь, о которой он мечтал в самых потаенных глубинах души. Красивая жена… Здоровый и счастливый ребенок… Семья… И его доброе имя…
Она украла все это, словно ничего подобного никогда не существовало.
Тут наконец вспыхнула ярость, жаркая и долгожданная, и Темпл, глядя прямо в глаза Дункану Уэсту, ответил:
— Заслуживает.
Уэст повернулся к столу и, взяв кий, ударил по шару. Забив его в лузу, выпрямился и поднял свой стакан в сторону Темпла.
— Если это правда, я с удовольствием помогу вам. Увидимся на балу у Лейтона. — Он сделал большой глоток виски, бросил Темплу кий и направился к двери. Но на пороге вдруг обернулся и спросил: — А что с Чейзом?
Темпл уже несколько дней не разговаривал со своим партнером, после той самой ссоры.
— А что такое?
— Где Чейз сегодня вечером?
— Босс занят, — ответил Борн тоном, не предполагавшим дальнейших расспросов.
Уэст сделал вид, что не заметил нотки раздражения в голосе маркиза.
— Когда же до вашего босса наконец дойдет, что я ему друг и не намерен выдавать его секреты?
Кросс с улыбкой ответил:
— Когда ваш заработок перестанет от них зависеть.
Уэст тоже улыбнулся.
— Что ж, это справедливо. Пойду играть в «двадцать одно». — Он кивнул Темплу. — Значит, завтра?
Темпл чуть наклонил голову.
— Завтра.
— И я получу ответы на свои вопросы?
— Безусловно. И даже более того, — пообещал Темпл.
Уэст кивнул и вышел. Игорные столы в клубе обладали непреодолимым притяжением.
Эта договоренность вроде бы должна была воодушевить Темпла, поднять его настроение, но вместо этого он ощутил какую-то странную пустоту в груди.
Он повернулся к друзьям, внимательно за ним наблюдавшим.
— Когда он о ней расскажет, ее репутация будет погублена.
— Никто не захочет иметь дело с приютом, которым управляет такая недостойная особа, — объяснил Кросс, будто Темпл сам этого не понимал.
Но он отлично все понимал. И ему очень не понравилось неприятное чувство, охватившее его при мысли о том, что теперь пострадают ни в чем не повинные мальчишки. Не нравилось ему и то, что Кросс причислил Мару к «недостойным особам».
Борн же вновь заговорил:
— Если Уэст получит доступ к документам приюта, то за несколько минут выяснит, кто такие эти мальчики. И выведет отцов на чистую воду.
— Девчонка всего этого не переживет. И уже никогда не сможет показаться в Лондоне, — добавил Кросс.
— Если ее не затравят джентльмены, отославшие туда своих сыновей, то уничтожат дамы из общества, — продолжал маркиз. — А винить она будет тебя. Ты готов к этому? Готов навсегда потерять ее?
Темпл прищурился, глядя на Борна.
— А почему это должно меня волновать? Она мне не нужна.
Собственная ложь его покоробила, но он решительно отказывался признаться в этом даже самому себе. Его друзья решили не развивать эту тему, и дальше Кросс проговорил:
— Уэст, между прочим, очень неплохой газетчик.
— Да, знаю, — кивнул Темпл. Он вовсе не чудовище. Когда с ней будет покончено, он возьмет мальчиков под свою защиту. Построит для них целый дворец где-нибудь за городом. И наполнит его сладостями, собаками… и свиньями.
Он представил улыбающуюся Мару, ласкающую свою проклятую свинью, и ощутил нечто похожее на чувство вины.
Проклятие!
Темпл начал разминать больную руку, с отвращением ощущая ее скованность.
— Я не подпущу Уэста к приюту, — поклялся герцог. — А сам он — человек порядочный и не сделает ничего такого, что могло бы повредить детям.
Взглянув на его руку, Кросс спросил:
— Как она?
— Не терпится вернуть меня на ринг? — пошутил Темпл, но даже не улыбнулся.
Кросс тоже не улыбнулся.
— Не терпится вернуть тебя. Точка.
Темпл покосился на плечо и покрутил рукой. «Стоит ли рассказать им, о чем думается в самые темные ночные часы, когда руку дергает и покалывает, когда она пылает огнем? — подумал он. — Что они скажут, если узнают, что я не чувствую части руки? Кем я стану для них, если перестану быть непобедимым Темплом? Кем я стану для самого себя?»
Он перестанет быть их другом, человеком, с которым они вместе делают деньги. Перестанет быть легендарным британским боксером, дерущимся без перчаток. Перестанет быть человеком, проводящим свои дни в Мейфэре, а ночи в Темпл-баре. Он станет… чем-то другим. Каким-то странным субъектом — аристократом по рождению, уже почти забывшим об этом за долгие двенадцать лет.