Манящая тайна
Шрифт:
— Держись за веревки.
И Мара отдалась на его волю, снова вцепившись в канаты.
Платье едва удерживалось на груди, вот-вот могло сползти. Темпл же пристально смотрел на него, и Мара подумала: «Неужели он сможет снять платье взглядом?»
И тут он провел по ткани Пальцем, и платье упало к ее ногам. Мара невольно вздрогнула.
— Тебе холодно? — спросил Темпл.
— Нет. — Она пылала, как солнце.
А он, опустив голову, втянул в рот сосок вместе с сорочкой и начал теребить его через ткань, заставляя
Внезапно он поднял голову и посмотрел ей в глаза:
— Что еще, Мара? Что еще я заставляю тебя чувствовать?
— Ты заставляешь меня желать, чтобы все было по-другому.
Он вознаградил ее за это признание — и сорочка Мары, внезапно вспорхнув вверх, полетела на пол, так что она осталась в одних шерстяных чулках и дурацких шелковых туфлях, так подходивших к платью, в котором она приехала сюда в ту ночь, но совершенно неуместных сейчас.
Темпл долго смотрел на нее, любуясь ею, согревая ее страстным взглядом своих черных, как полночь, глаз.
Когда же он легонько дунул на ее сосок, Мара тихо застонала. А он поднял голову, заглянув ей в глаза. И она увидела, что он ее желает, томится по ней. Внезапно почувствовав, что у нее подогнулись колени, Мара подумала: «Как хорошо, что канаты у меня за спиной такие прочные».
— Ты заставляешь меня измениться, стать другой, — прошептала она.
«Заставляешь меня хотеть большего».
Он покачал головой:
— Нет, я этого вовсе не хочу.
В голове заметались мысли, слишком путаные, чтобы в них разобраться. И она желала только одного — сказать что-нибудь правильное. Что-нибудь такое, что приблизит его к ней. Что даст ей то, чего она хотела. Страстно хотела.
— Все-все, — шепнула она. — Ты заставляешь меня чувствовать абсолютно все.
И тут, прямо на ринге, в своей крепости и в своем королевстве, он опустился перед ней на колени, обнял одной рукой за талию и прижался губами к ее животу. После чего сказал:
— Нет, не все. Пока еще не все.
Он целовал ее и целовал, спускаясь все дальше, к мягким завиткам. И вдруг замер. Тянул время.
— Но непременно заставлю, — пообещал он и провел языком по нежным складкам меж ее ног.
Мара вздрогнула и застонала, запустив пальцы в его волосы.
Темпл замер на мгновение, потом сказал:
— Держись за канаты.
— Канаты?.. Но почему?
Темпл посмотрел ей в глаза, и она увидела в них обещание.
— Канаты, — повторил он.
Мара повиновалась, ухватившись обеими руками за толстые веревки у себя за спиной. И тотчас была вознаграждена — он провел ладонью по ее ноге, начиная от щиколотки, потом вокруг коленки, и еще выше. А затем вдруг приподнял ее ногу, высвободив из юбок на полу, согнул в колене и положил себе на здоровое плечо — словно она вообще ничего не весила.
Щеки Мары заполыхали от смущения, хотя вся она пылала от желания. Она одновременно ужаснулась и пришла
— Смотри, — сказал Темпл.
Можно подумать, она в состоянии делать что-нибудь еще. Она только и могла, что смотреть на него.
— В зеркало, — сказал он.
Взгляд ее метнулся к огромному зеркалу напротив. Мара была так захвачена происходящим, что совсем про него забыла — забыла, что оно могло подарить ей зрелище, о котором она и не мечтала.
Мара увидела себя, обнаженную, стоявшую на ринге и вцепившуюся в канаты. И выглядела она совершенно скандально — раскинулась словно жертва на этом странном алтаре. Темпл же стоял перед ней на коленях, и одна ее нога была у него на плече — какое распутство!
Их может увидеть любой!
Мысль о том, что за зеркалом мог оказаться кто угодно, должна была шокировать ее, напугать, возмутить. Но почему-то еще сильнее распалила.
Что он с ней сделал?
— О, Темпл… — тихонько простонала Мара, закрывая глаза. Отгораживаясь от зрелища в зеркале.
«Что же он будет делать дальше?» — подумала она в ужасе. В ужасе от того, что он мог не сделать ничего.
Однако он сделал — развел ее ноги еще шире и теперь видел то, чего не видел никто и никогда, то, чего никто не должен был видеть.
И это было чудесно.
А потом его рука вдруг шевельнулась, и палец скользнул в самое ее потайное местечко, скользнул, одаривая наслаждением.
Мара снова закрыла глаза и откинулась на канаты, то и дело скрипевшие. Грубые нити царапали ей спину, но она этого не замечала.
— О Боже, — прошептал Темпл, и эти слова прозвучали восхитительным святотатством. А палец его продолжал ее ласкать, лишая Мару дыхания и мыслей. — Не понимаю, почему я думал, что смогу устоять перед тобой.
А вот это — эхо ее собственных мыслей. Что было неизбежно с той самой минуты, когда она приблизилась к нему на улице.
И тут его губы прильнули к ней, и язык ласкал неторопливыми движениями — дразнил, искушал, мучил, даря столь невероятное наслаждение, в которое даже не верилось.
— О, Темпл!.. — выкрикнула Мара, чуть приподнимаясь, предлагая ему себя. Отдаваясь ему. Доверяя ему.
Впервые за целую вечность доверяясь другому человеку.
В награду за это он стал целовать ее своими дивными губами, и Мара, не удержавшись, выкрикнула:
— Уильям! — Это имя она повторяла глухими бессонными ночами сотни раз, тысячи раз, но никогда не думала, что он может подарить ей такое невероятное наслаждение.
Он оцепенел, услышав из ее уст свое настоящее имя. А она пристально посмотрела на него. Она знала, что все это ужасно неправильно… и очень верно. Тут он снова шевельнул языком, и Мара со стоном закрыла глаза, не в силах больше выносить это наслаждение. Он на мгновение оторвался от нее, чтобы сказать единственное слово: