Манящий абрис смерти

Пономарь Ольха

— Так что ты хотел?

— Тут такое дело, нам в отдел требуется художник для того, чтобы рисовать фотороботы.

— А что, компьютер у вас сломался?

Максим снова смутился. Вообще было забавно наблюдать, как двухметровый полицейский раз за разом заливается краской.

— И компьютер есть и программа нужная, да что толку? Получившиеся на нем портреты далеки от реальности. Художник был, да сбег на киностудию и вакансия свободна, вот я и подумал про тебя, зашёл к тебе домой, а сосед снизу сказал, что ты уже с утра изволила уйти. Соглашайся и работа стабильная и ты у меня… — Максим умолк.

— Под присмотром? — продолжила я за него, — Нет, Максим, спасибо, конечно, но

я откажусь. Я же говорила, что теперь работаю в психологическом центре, и присматривать за мной не надо, я уже взрослая девочка.

Парень в форме маялся и злился, не зная как ещё надавить на меня, и я уже было собралась распрощаться, как тревога царапнула сердце. Очень знакомые грязно-серые эмоции коснулись моего разума. Я застыла, судорожно анализируя. По всему выходило, что эмоции идут от раскидистого дерева и девицы, занявшей моё место.

Я дёрнула Максима за руку:

— Быстро, пойдём!

Так и есть, нашим глазам открылась ожидаемая картина: тёмная фигура в балахоне стояла рядом с вытянувшейся по струнке наглой девицей. Та, судя по рассеянному взгляду, была слегка не с нами.

— Максим, — хрипло сказала я, — вон тот человек и есть маньяк.

Надо отдать должное, парень не стал задавать вопросы, а быстрым шагом рванул к парочке. Маньяк в балахоне заметил Максима издали, и рванул в толпу, на ходу смешиваясь с людьми. Полицейский кинулся за ним, доставая свисток и крича, чтобы тот остановился.

Я же кинулась к девушке, когда контакт резко прервали, она сначала растерянно глядела в пустоту, а потом и вовсе упала в обморок, на траву.

Я похлопала ее по щекам и уложила ей голову поудобнее.

Когда запыхавшийся Максим вернулся, девушка уже пришла в себя и ничего не помнила, с недовольством принимая от меня помощь:

— Вы меня обманываете, я ни с кем не разговаривала, вы мне просто мстите, потому что я ваше место заняла, — заносчиво предположила она.

— Максим, нужно отдать ее специалистам, я бессильна, — обратилась я к парню, игнорируя причитания художницы по поводу опрокинутых ею при обмороке картин.

— Я не смог догнать, — пытаясь отдышаться, проговорил Максим, — я уже вызвал сюда коллег и передал ориентировку. Дохлую, правда — тёмный плащ и, собственно, все. Нина, ты не уходи пока, скорее всего будешь свидетелем.

— Хорошо, Макс, ты знаешь где меня найти, — улыбнулась я ему и, пройдя сквозь скопившуюся толпу зевак, вернулась на своё место. Там ко мне резко воспылали приязнью музыканты, умирающие от любопытства, но не имеющие возможности узнать причину внезапного ажиотажа. Я как могла, отбилась от вопросов и переключилась на клиентку, желающую портрет в стиле Рубена.

Коллеги Максима прибыли быстро, это были исходящие потом, уставшие мужчины, с тяжёлым взглядом. От них как от одного веяло безразличием и цинизмом. Двумя фразами один из них довёл девицу до слез, а пока та рыдала, с неожиданным смущением снимал показания Максима, и дошёл, наконец, и до меня. А я что: почувствовала, увидела, показала. Вот и все мои свидетельства. У меня взяли адрес, телефон и подпись под исписанным мелким почерком листком, и отпустили восвояси. Уже поздним вечером я собрала картины и, попрощавшись с Максом жестом, побрела на остановку. Елизавета Рудольфовна так и не пришла.

Стефан.

Послеобеденное время совсем не радовало меня солнечными зайчиками на светлой стене спальни. Я сел на край кровати и подпер отяжелевшую голову руками. Вот не стоило опустошать ту бутылку вина, оставшуюся от Ангелины. Пустота в мыслях согласно кивнула, что немедленно отозвалось пульсирующей болью в висках. Осторожно подняв свое, по ощущениям, зефирное

тело, я побрел освежиться в ванную. Контрастный душ немного прояснил мысли, по крайней мере, из зеркала на меня смотрело уже не одутловатое чудовище, а вполне себе симпатичный парень с блестящим взглядом. Банного полотенца почему-то не нашлось, и я нагишом побрел на кухню, но температурная разница, заставившая меня покрыться пупырышками, все же заставила сначала заглянуть в гардероб, и натянуть спортивные штаны на влажную кожу. На кухне я набрал воды и включил чайник. Покопавшись в шкафчике, нашел таблетку спазмолитика. Проглотив горькое лекарство, залпом выпил стакан прохладной воды вдогонку. И обессиленным сел на стул. Тут же нахлынули воспоминания: Нина и тот самоуверенный хмырь в обнимку у подъезда… Нужно собраться, в таком состоянии и настроении у меня навряд ли получится изменить ситуацию в мою сторону. Заурчавший желудок подтвердил, что хозяин прав. Поэтому дальше дело пошло быстрее. Пока бодрящий чай заваривался в объемной «суповой» кружке, я залил шкворчащий на сковороде бекон ярким пятном желтка. Позавтракав, или уже вернее пополдничав, я стал собираться. Натянув синюю водолазку и серые джинсы, стал проверять, все ли на месте — портмоне, ключи, телефон. На экране телефона мигало пропущенное сообщение от Нины. Мое сердце ёкнуло, а после прочтения взлетело ввысь. Тут же захотелось уткнуться носом в душистое облако волос девушки и забыть обо всем на свете. Я уже собрался звонить Нине, как телефон отозвался громкими трелями — на связи была госпожа Нежданова. Приняв звонок, я поприветствовал дорогую мне женщину:

— Доброго дня, Елизавета Рудольфовна!

— Здравствуй, Стефан, надеюсь, я не отрываю тебя ни от чего важного, но мне нужна твоя помощь!

Я подобрался:

— Да, конечно, что случилось?

Госпожа Нежданова, похоже, что-то уловила в моем голосе и быстро затараторила:

— Ой, прости, мой мальчик, со мной все в порядке. Просто у меня случилась непредвиденная неразбериха. Такой чудесный день был за окном, и я решила погулять, уже вышла из дома, а тут карета скорой помощи мимо пролетела и остановилась с соседней резиденцией. Знаешь, у дома госпожи Рязанцевой, такой милой и доброй женщины. Я, конечно же, подошла узнать, что случилось. Оказалось, что Ирина Ивановна, поскользнулась на луже пролитой воды из кувшина для поливки цветов. Да так неудачно упала, что вывихнула, а может и сломала лодыжку. А у нее, у госпожи Рязанцевой, гостит внучка Светочка — такая хорошая и послушная девочка, Стефан, ох, тебе бы такую дочку…

— Елизавета Рудольфовна, давайте ближе к делу, — я постарался придать голосу больше строгости.

— Да, Стефан, увлеклась. Но я так переживаю. Сейчас. Так вот, Ирину Ивановну увезли в госпиталь на обследование, конечно же, я поехала вместе с ними! Кому-то ведь надо поддержать несчастную женщину и успокоить плачущего ребенка. Там госпожу Рязанцеву сразу же забрали в смотровую, а я с девочкой ждала в приемной комнате. Какой все-таки приятный ребенок, несмотря на отсутствие игрушек, не капризничала, а спокойно слушала мои рассказы, еще мы рисовали на больничных бланках подарок бабушке.

Сплошной поток слов начал для меня звучать фоном, но все же взял себя в руки и сосредоточился на том, что говорит женщина. Задав пару наводящих вопросов, я выяснил, что представительный молодой человек в белоснежном халате, представившийся лечащим врачом, сказал, что Ирину Ивановну оставят в госпитале на ночь. Госпоже Неждановой вместе с девочкой разрешили проведать больную, и Елизавета Рудольфовна уверила взволнованную женщину, что Светочка не останется совершенно одна в пустом доме — она присмотрит за бедным ребенком.