Мао: Душевная повесть

Пронин Игорь Евгеньевич

Столовой там, правда, никакой не было. Там площадка была и костры с котлами, а у котлов мужики стоят смуглые. У мужиков черпаки, они ими из котлов черпают и тем, кто мимо проходит, в руки чего-то вываливают. Встали китайцы в очередь за вьетнамцами, я за китайцами, через пять минут уже у котла был. Подставил руки, а мне туда как сыпанут горячего рису! Я даже подпрыгнул. «Дурак, что ли!» — кричу, а мужик на меня черпаком замахнулся. «Не задерживай, вон пол-Камбоджи за тобой стоит!» Делать нечего, иду, дую. А впереди оказывается ручей, и китайцы, пока шли, весь рис поели. Тут же запивают и проходят дальше вдоль забора по кругу. Встал я у ручья, жру этот

рис несоленый, и с удовольствием, конечно, жру, хотя мясо суккубинское вспоминается. Камбоджа мимо меня прошла, такие невысокие ребята, темненькие, улыбались мне. Вместо штанов повязки, как у пещерных жителей. Тут я и рис доел, попил из ручья и дальше пошел. А дальше у них сортир, в тот же ручей, только чуть пониже по течению, и сразу все уплывает под забор. Мне простота системы жизни понравилась, вот только порции маленькие. Я спросил у одного Камбоджа, когда ужин, но он только улыбнулся и кивнул. И пошел дальше по кругу. А дальше — вход в сарай уже. Я заглянул — сарай полон нар, в несколько ярусов, и все на них залазят и молча лежат. Ни матрасов нет, ни подушек, грязно и мухи. Грязь, конечно, еще куда ни шло, но мух я с детства не люблю. Отец говорил, мать раз меня на мясокомбинатной помойке забыла маленького, и мухи меня чуть не сожрали. Хорошо еще, отец там полбанки портвейна запрятал и через день прибежал похмелиться. Ну и меня прихватил, чем-то его мать в тот день разозлила. Она кубинскую революцию, что ли, не принимала всерьез… Ну да не важно, не пошел я в барак, а пошел еще раз пообедать. Я подумал: не убьют же за попытку? Да и не могли они всех упомнить, а риса в котлах еще много было.

Одна беда: я пришел к котлам один, а не с толпой, как в первый раз. Получилось чересчур заметно. У котлов теперь лежали коврики, а на ковриках сидели группами смуглые парни. Но главное: повара жарили мясо. Как оно пахло! Я не мог остановиться, хотя и видел, как парни подняли с травы автоматы. Так бы я и шел, пока меня не завалили бы, как Цуруль сосну, но откуда-то сбоку вышагнул Саид, и я в него уперся.

— Ты чего? Голодный, что ли?

— Уйди, — говорю, — мне все это надоело. Я жрать хочу.

— Крутой, да? — Саид отступил на шаг и ухмыльнулся. — Так ты жрать хочешь или подохнуть?

— Жрать. Или подохнуть. А выпить у них нет?

— Выпить у них нет. Они мусульмане, как я, а не свинюги, как ты.

— А тебя почему не кормят?

— Да дядя у меня урод. Ты откуда сам? — Саид отошел к стене сарая и присел. Запах мяса как ураган. У меня ноги подкосились, я тоже сел.

— С этого… Ну… С Москвы.

— А, земляк почти, я там учился. Год.

— А на кого учился? — Я смутно вспомнил, что у нас для чудаков есть институты всякие.

— Не помню… Какая разница? Девочек много было там. Деньги только покажи, а денег где взять? Я студент. Отец заплатил, чтоб поступил, а так семья бедная. Стал дяде письма писать, дядя денег слал. Но мало. Я тогда к землякам пошел, земляки сказали: ишак ты. А я не ишак, понял?

— Понял, — говорю и сон вспоминаю. — Ишаки бывают умные.

— Ты юннат, что ли? Короче, дали мне пушку, сказали: приходи, как мужчиной станешь. Мальчик. Так и сказали. Я что, баран к ним после этого возвращаться? Я взял в общаге пацанов, кто пошустрей, пошел — киоск ломанул. И деньги, и шоколадки, все девочки нам. — Саид замолчал и стал мерно стукаться затылком о сарай. — Потом дядя приехал. И оказалось, что я ишак…

— Это ничего. Слушай, а мяса у них никак нельзя попросить? Ну, по-вашему, а я спеть могу?

— Ишакам не дают мяса… Дядя сказал:

не учишься, безобразничаешь, в тюрьму сядешь. Сказал: поедем в Америку, там будем дела делать, раз ты такой бездельник. И я поверил! А он сказал, ствол дай, посмотрю. А потом я под этим стволом в багажник залез, и он меня из Москвы увез. Я сначала думал — домой. Думал — отец палкой забьет. А дядя меня в горы привез и сказал: в институте восстановлю, но полгода здесь будешь работать, пока не поймешь, что был неправ. Отдал мужикам каким-то ключи и багажник захлопнул…

— А что тут за работа? — Я это слово не люблю. Я знаю, где работают: в тюрьме и в армии.

— Героин собирать… Плантации тут… Героиновые… — Саид перестал стучаться головой и посмотрел мне в глаза. — Ты не торчишь?

— Я жрать хочу.

— Это фигня. Мы с тобой отсюда свалим, земляк, не бойся, — и Саид закрыл глаза.

Я привалился к стенке рядом и тоже закрыл глаза. Ураган жареного мяса. Мне снилась суккубша, она манила к себе, махала жареной головой Николаева, изо рта у него горлышко «Русской» торчало. Но кто-то наступил мне на ногу копытом и зашептал в ухо:

— Это лажа… Свинец не сытный… И водки никакой тут нет… В заборе напротив входа в барак охрана выдернула часть гвоздей… Они у китайцев героин на патроны втихаря от начальника выменивают. А китайцы к Новому году готовятся. Порох под нарами в углу, что ближе к сортиру. Там воняет страшно, устал я ползать. Пойду, извини.

Я проснулся от удара башмаком под ребра Саиду и сразу отполз подальше, потому что Саид стал ругаться с афганцами, а те его пнули еще несколько раз. Наконец Саид смог встать и отбежал.

— Все, приехали. На работу пора. Сейчас, Мао, увидишь, чем мы тут занимаемся. — Саид, отряхиваясь, потащил меня к воротам. Ворота были уже открыты, за ними, метрах в тридцати, стояла машина с пулеметом и пулеметчиком. И, кажется, с водителем. Не помню.

Я остановился в воротах, очень красиво было. Впереди равнина, вся зеленая, а за равниной горы, на них тень от облаков падала, темные все. Но тут сзади подошла Юго-Восточная Азия и вытеснила меня из лагеря. Я потерял Саида в толпе, но афганцы мне показали, куда идти: вдоль по пыльной тропинке направо от ворот. Мы шли медленно, вытянувшись цепочкой, а афганцы сновали вокруг нас, заботились, чтоб не сбежал никто. Машина гудела где-то сзади.

Мы двигались так минут двадцать, потом тропинка свернула налево, за рощицу, и перед нами открылось множество обработанных кустарников. Сразу видно, что обработанных: они росли ровными рядами. И было их много-много, сколько глаз может различить вдаль — все эти кусты. Доходил ли этот огород до гор, я не разобрал.

— Вот наша плантация, — сплюнул Саид, он откуда-то взялся рядом. — Чувствуешь запах?

— Нет.

— Ну ты баран. Здесь героином все пропахло.

— А что такое героин?

— Это так куст называется. А куст этот имеет коробочки на ветках, в коробочках порошок. Порошок — тоже героин, но уже самый тот героин. Понял?

— Семена, да?

— Ты из Москвы? — почему-то переспросил Саид. — Странный ты. Даже баран знает, что такое героин. Наркотик такой. Просто его надо перегнать и очистить.

— Так бы сразу и сказал, — мне не хотелось, чтоб Саид меня бараном звал. — Перегнать и очистить — это понятно. Просто мы из картошки гнилой обычно перегоняли.

— Баран, — Саид закатил глаза. — Здесь лаборатория есть где-то. Там эту дрянь чистят. Никто не знает, кроме охраны, где лаборатория, но на всякий случай живыми отсюда не выпускают никого. Понял?