Марат. Любить вопреки
Шрифт:
— Конечно, — целую ее в макушку, беру за руку и веду за собой.
Для нас успели заказать отдельную кабинку. Приветливый хостес провожает, официант приносит меню. Мы заказываем только по чашке чая с лимоном. Сидим друг напротив друга, а хотелось рядом. Через стол тянусь к ее руке. Ро отдергивает свою. Отрицательно качает головой и жует губы, чтобы не плакать, но у нее не получается. Я сегодня столько ее слез увидел. Мне на всю жизнь хватит. Хочу, чтобы улыбалась. Ей нужны положительные эмоции. Нашему малышу нужны.
Оставив куртку на своем диване, все же пересаживаюсь к Авроре. Она
— Сядь туда, пожалуйста, — просит едва слышно.
— Да что такое?! Ты можешь мне объяснить?! — психую, потому что нервы уже не вывозят все это. И слезы ее как серпом по яйцам. Сделать нихера не могу! Отвратительное чувство. Ненавижу его!
— Не кричи на меня.
— Я не на тебя. Я вообще.
— Марат, — она делает глоток из своей чашки, — спасибо за два чудесных месяца…
— Не смей! — у меня под кожей начинают рваться мышцы и вены. Адски больно. Грудь сдавило от такого начала разговора.
— Не перебивай меня, — снова безжизненно и глухо, будто и не мне. — Было здорово, весело, экстремально. На этом все. Я поняла, что ошиблась. Это был просто каприз, протест, как говорила Эльмира Алишеровна. Мы зашли слишком далеко. Наши миры никогда не пересекутся. Что ты можешь дать моему ребенку? Ты едва сводишь концы с концами. И пьющая бабушка ему тоже совсем ни к чему.
— Твоему ребенку? — хриплю я, старательно игнорируя остальное. — Что ты вообще несешь, Ро?! Это идея твоего отца? Малыш, ты решила подчиниться? Что он пообещал тебе? Он угрожал? — меня кроет. Я подрываюсь с дивана, падаю перед ней на колени, беру за руки, она выворачивается и отодвигается. Не смотрит на меня. Плачет, глядя в свою чашку с чаем.
— Нет, — крутит головой и прячется от меня за волосами. — Ты стал моей ошибкой. Этой своей блажью, временным порывом я перечеркнула свое будущее. Не знаю, смогу ли все исправить теперь. Если ты хоть немного любишь меня. Ты ведь говорил, что любишь. Исчезни. Не приходи. Не преследуй. Забудь обо мне.
— Я не верю тебе, Ро. Не верю, слышишь?! Скажи, что потребовал отец и мы придумаем…
— Мы ничего не будем придумывать, Марат! — бьет ладошкой по столу так, что звенит посуда. — Не будем! — делает глубокий вдох, убирает с лица волосы и наконец смотрит мне в глаза. Ее красивые серее глазки похожи на грозовые тучи. Они наполненные темнотой и влагой. — Я не люблю тебя. Никогда не любила. Просто использовала твои чувства, чтобы насолить родителям.
— Ты носишь моего ребенка! — цежу сквозь зубы, пока даже не пытаясь переварить услышанное. Мне просто адски больно, и я никак не могу поверить в то, что это происходит. В то, что она говорит.
Ро дрожит и продолжает смотреть мне в глаза.
— Только мой, Марат. Это только мой ребенок. Ты не будешь иметь к нему никакого отношения.
— Да это же бред! — поднимаюсь и мечусь по кабинке. — Бред, Ро! Я не верю ни единому твоему слову! Не верю, слышишь? Я видел настоящие чувства в твоих глазах. Слышал их в каждом твоем стоне. Читал в каждой улыбке! Не смей лгать мне! Не смей все рушить! Ты не имеешь права лишать меня себя и забирать нашего ребенка! — подхожу к ней, наклоняюсь, сдавливаю пальцами щеки. — Ты не посмеешь! — рычу ей в лицо.
— Убери руки. Ты делаешь
Трясу головой. Отпускаю ее. На светлой коже остались красные следы от моих пальцев. Меня колотит всего. Кожу покалывает. Перед глазами плывет, а в груди горит. Хочется отметелить что-нибудь прямо сейчас, только легче не станет. Никогда не станет…
— Прости, что так вышло, — она едва касается прохладными пальцами моей руки и у меня в голове лопается огненный шар. — Надеюсь, ты будешь счастлив. Прощай, Марат.
Моя мечта поднимается, обходит меня и исчезает, оставляя меня в наполненной ее запахом кабинке. Без сил вновь опускаюсь на колени, хватаюсь за волосы и скулю, как побитый пес, не в силах вынести происходящее.
Как? Как, блядь, в такое поверить?!! Все закончилось? Это реально конец?! Она решила забрать у меня все? Мое сердце, мою душу, моего ребенка?! Серьезно? Девочка, которая еще час назад прижималась ко мне как перепуганный котенок, разорвала меня на куски за считанные минуты.
— Ссука!!! — ору на всю кабинку и толкаю ладонями тяжелый деревянный стол.
Поднимаюсь, пинаю его ногами. Чашки с чаем переворачиваются. Все течет на пол. В кабинку врываются два охранника, и я срываюсь на них. Ничего не видя перед собой, кидаюсь в драку. Меня скручивают и выкидывают на улицу в ближайший сугроб. А машины Стоцких уже нет. Уехали. Увезли с собой все самое дорогое, что появилось в моей жизни после смерти отца и сестры.
Меня ломает и встать я даже не пытаюсь. Свернувшись в клубок, лежу в снегу, надеясь тихо сдохнуть. Люди ведь не живут без сердца. Мое вырвали с мясом.
Закрываю глаза, считая последние отголоски его ударов.
Раз, два, три… десять…
Становится совсем холодно, тихо и очень темно. Наверное, именно так выглядит смерть. Значит я скоро увижу отца и малую. Если заслужил, конечно, место рядом с ними.
Глава 23. Неожиданная находка
Глава 23. Неожиданная находка
Аврора
— Аврора, тебе надо есть! — настаивает мать.
Да, я знаю. И есть, и пить, а еще двигаться, ходить к врачу, ездить в новый университет, так как от заочного я пока отказалась, и посещать психолога.
Никто даже не думал давать
мне передышку после расставания с Маратом. Мия откуда-то узнала, что он вторую неделю лежит в больнице с воспалением легких и пролежит там еще как минимум столько же. Совсем один. У меня есть она. Подруга, которая практически поселилась у нас, в страхе, что я сорвусь и что-нибудь с собой сделаю.
Первые трое суток боль была настолько сильной, что я и сама думала — не справлюсь. Ребёнок внутри меня, часть Марата, часть нашей с ним любви стал якорем, удерживающим меня в этом мире. В мире, где у меня есть все и ничего нет. Пустота поселилась в центре груди и высасывает их меня жизнь. Я ковыряюсь в тарелке, кладу в рот кусок белого куриного мяса, запечённого с травами специального для меня, и мозг помнит, что это очень вкусно, но вкуса я не чувствую, будто ваты в рот набила. Стараюсь быстрее прожевать и проглотить вместе с очередным комом слез, которые здесь никто не понимает и не принимает кроме той же Мии.