Марджори
Шрифт:
Маша день за днем докучала ей уговорами попробовать вместе с ней добраться на каноэ до «Южного ветра», клянясь всем святым, что это самая простая, безопасная и веселая проделка, какую только можно представить.
Марджори сопротивлялась несколько недель. Но в этот вечер она наконец-то сдалась. После четырех недель с щебечущими девчушками, оранжевыми блузками и зелеными брюками, после четырех недель тяжеловесных разговоров с остальными девушками и скучного благочестия мистера Клэббера она изголодалась по веселью. Маша пообещала
Маша продолжала грести в молчании около четверти часа, прежде чем Марджори увидела черную полоску на воде.
— Вон там плот, — сказала она, — и ни единого признака Карлоса Рингеля.
— Не нервничай, детка. Он там будет.
После новой долгой паузы и молчания, прерываемого только тихими ритмичными всплесками, Марджори спросила:
— А что мы будем делать, если налетим на этого… на этого мистера Грича?
— Милая моя, ну и что, ты же просто еще один гость. Там их тысячи. Не знает же он каждого в лицо. Конечно, чем раньше мы избавимся от этих лохмотьев, тем лучше. Как причалим, сразу же пойдем в коттедж к певцам, там и оденемся. До него не будет и ста футов, и там везде тень и кусты.
— Как он выглядит?
— Кто, Грич? Как сатана.
— Ой, в самом деле?
— Точно. Самый настоящий сатана с огромным пузом и в белых бриджах. Ты увидишь.
Марджори издала невольный стон, плотнее кутаясь в свитер. Маша сказала:
— Ради Бога, куколка, чего это ты так нервничаешь? Что с тобой может случиться? Он что, съест тебя? Или Клэббер съест? Брось эти глупости. Не забывай, что мы едем, чтобы чертовски здорово провести время.
— Маша, я просто не хочу лишиться первой в жизни работы за аморальное поведение, вот и все.
Толстушка рассмеялась.
— Аморальное поведение. Куколка, твои понятия об аморальном поведении сводятся к двум лишним кускам пирога после обеда. Но я тебя люблю как раз такой. А теперь успокойся, слышишь?
Когда каноэ приблизилось к плоту, взрослый лагерь стал виден явственнее, в огоньках он был похож на лужайку со множеством светлячков. Голоса и женский смех раздавались над водой вместе с музыкой. Прожектора показывали массу красных каноэ — казалось, их там было несколько сотен, уложенных днищами вверх на берегу в ровные линии. Общий зал тоже был освещен, это было белоснежное модерновое здание с большой позолоченной круглой раковиной на задней стене. Над входом стоял широкий белый столб, возвышавшийся над деревьями, с огромными позолоченными буквами: «Мюзик-холл лагеря «Южный ветер»». Место для купания выдавалось далеко в озеро аркой красных и зеленых фонарей.
Маша показала веслом на каноэ, появившееся из тени у берега.
— А вот и Карлос, наверняка опять ворчит, да только вот он, тут как тут.
Они приблизились к покачивающемуся,
— Спокойно, — сказал скрипучий голос, и она ступила сначала на мокрый бак, а потом на покрытый мешковиной плот.
Маша выбралась из каноэ с сумкой Марджори в руках.
— Карлос, это Марджори…
— Привет. Быстрее, малышки, репетиция уже началась.
Он помог им устроиться в его каноэ и повел его в сторону берега мощными взмахами весел. Марджори, сгорбившись у его ног, была смущена его молчанием.
— Простите, что мы так беспокоим вас, мистер Рингель.
— Никакого беспокойства. А теперь тихо, мы уже близко, никогда не знаешь, когда ему вздумается выскочить из кустов.
Каноэ с треском вошло в сладко пахнущие ветви, мокрые от росы, и ткнулось днищем в берег.
— Беги со своей подружкой вперед, а я избавлюсь от каноэ.
Быстрая пугливая пробежка сквозь кустарник и шиповник, и вот они уже стоят, запыхавшись, в ярко освещенном домике, балки которого сплошь увешаны женским бельем, чулками и купальными костюмами. На кровати, читая «The Saturday Evening Post», сидела красивая девушка, высокая блондинка, совершенно обнаженная.
— Привет, — сказала она Маше. — Сегодня с подружкой, а? Ты что-то рановато.
— Четверть десятого.
Блондинка взглянула на свои часы и зевнула.
— Черт, так и есть. Мне нужно быть на сцене через десять минут.
Она поднялась и медленно пошла по комнате, подбирая одежду, совсем не беспокоясь из-за отсутствия штор на окнах.
Маша сказала:
— Это Марджори Моргенштерн — Карен Блер.
— Привет, — произнесла Карен, махая Марджори бюстгальтером и потом надевая его. — Чувствуй себя как дома, если что нужно — расчески, пудра… Может, нужно белье?
— Спасибо, я захватила все с собой.
— Отлично. Приятно знать, что на другом берегу озера живут не одни лишь попрошайки.
— На что ты жалуешься? Я все равно в твои вещи не влезаю, ты, гороховый стручок, — сказала Маша.
Карен застегнула «молнию» на зеленых шортах, надела белую английскую блузку и скользнула ногами в мокасины.
— Увидимся, ребятишки.
Махнув длинными вялыми пальцами, она пропала.
— Теперешняя пассия Ноэля Эрмана, — уточнила Маша, доставая одежду из шкафа.
— Она ошеломительна, — сказала Марджори. — Они собираются пожениться?
— Что, они? Да она просто его подружка по постели на это лето. Ей тридцать один, и она тупая, как столб. Три раза была замужем и разводилась.
— Боже милостивый, она кажется на старше двадцати…
— В следующий раз приглядись внимательно к ее глазам и губам, милочка. Увидишь, на сколько она выглядит.
— А сколько ему лет?
— Ноэлю? Двадцать семь — двадцать восемь, наверно.