Марджори
Шрифт:
— Откуда ты так много знаешь об этом месте, если оно такое ужасное?
— Совершенно случайно, я тебя уверяю. Папин адвокат, мистер Пфефер, возбудил против них дело, потому что они не уплатили большой счет за доставку белья. Он ехал туда и захватил нас с собой. Для нас все было бесплатно, поскольку владелец хотел умаслить его. Уж этот владелец! Дьявол! Самый подходящий хозяин для Содома.
В результате этого диалога мать со многими скептическими оговорками согласилась пойти вместе с Марджори в офис мистера Клэббера как-нибудь на неделе. Она, к своему превеликому удивлению, была довольна встречей с владельцем лагеря, и он, казалось, обрадовался не меньше ее. Это был невысокий старичок с большой лысой головой,
Начал он с того, что принялся на все лады расхваливать талант Марджори. Миссис Моргенштерн предпочла не тратить времени на предисловия.
— Во-первых, мистер Клэббер, я хотела бы задать вам вопрос о «Южном ветре».
— Ах, да! «Южный ветер»…
— Он рядом с вашим лагерем, не правда ли?
— К несчастью, да. Я говорю, к несчастью. Он расположен в самом привлекательном месте, но…
— Это Содом.
— Это сильно сказано, мадам. Я могу уверить вас, что он немного более чем богемный… — Он перевел обиженные глаза на Марджори. — Но, дорогая моя, вы, разумеется, рассказали своей матушке о нашем правиле насчет «Южного ветра»? Нет? Но Маша непременно должна была рассказать вам. — Он снова обернулся к ее матери. — У нас есть железное правило, миссис Моргенштерн, непререкаемое правило. Любой преподаватель из «Лиственницы», которого заметят в «Южном ветре» в любое время в течение летнего сезона, без промедления увольняется. Собирает вещи и отправляется восвояси на первом же поезде, ночью или днем.
Миссис Моргенштерн бросила на Марджори довольный взгляд. Марджори не могла скрыть своего разочарования.
— Это в самый раз для тебя!
Полученные сведения, по-видимому, решили этот вопрос для матери. Далее последовали краткие переговоры по поводу жалованья Марджори, в которых сама девушка почти не принимала участия.
Мистер Клэббер, ссылаясь на молодость Марджори, пытался заполучить ее за пятьдесят долларов. Миссис Моргенштерн, указывая на ее дарование, проявившееся в «Микадо», запросила по меньшей мере три сотни. После некоторых споров мать позволила сбить цену до обычной суммы в двести долларов, и всеобщие рукопожатия ознаменовали заключение сделки.
Тем же вечером в квартире Зеленко Маша уверяла Марджори, что железное правило мистера Клэббера было лишь предметом насмешек в «Лиственнице».
— Дорогая моя, все преподаватели просто живут в «Южном ветре». — Она принесла несколько потрепанных и закапанных краской буклетов, которые лежали на полке в ее шкафу. — Тут кое-что из того, чем мы занимаемся. Ему все равно, будешь ли ты повторять. К тому же у нас там большинство декораций. Сегодня же мы можем составить план на весь сезон. Девять недель — девять спектаклей… Господи, прелесть ты моя, что за чудные месяцы мы там проведем…
В течение следующей недели Марджори больше и больше времени проводила с Машей и ее родителями и меньше и меньше времени — с Сэнди Голдстоуном. В Вест-Сайде она все еще была известна как подружка Голдстоуна, и только ей одной было известно, что этот титул был сплошным надувательством. Имея такую славу, она могла уходить на столько вечеров в неделю, сколько хотела. Свидания стали таким частым и обычным делом, что начали терять свое очарование. Когда Марджори было семнадцать, никто не мог заставить ее поверить, что может быть что-либо чудеснее, чем каждый вечер отправляться куда-нибудь с парнями из Колумбии и других загородных колледжей. Но сейчас, год спустя, свидания с состоятельным молодым человеком вроде Нормана Фишера, который постоянно бубнил про джазовые оркестры и автомобили с откидным верхом, начали казаться ей нелепой тратой времени,
Марджори просиживала в темной, загроможденной вещами квартире Зеленко четыре или пять вечеров в неделю, обсуждая летние планы, театр на Бродвее или живопись и музыку. По молчаливому взаимному согласию Маша редко посещала Моргенштернов. Открытая неприязнь матери Мардж к Маше немногим отличалась от грубости. Беспорядок у Зеленко, балалайки, коньяк, клубящийся дым турецкого табака — все это создавало благоприятный, почти тропический климат для пышно развернувшейся дружбы. Казалось, он пропадал среди холодной современной обстановки, тяжелых от пола до потолка занавесок из кремового сатина и больших пространств квартиры в Эльдорадо, всегда по-больничному чистой благодаря фанатичному надзору миссис Моргенштерн.
Девушки часто ходили на концерты и в художественные галереи. Маша как будто знала все бесплатные места и все способы пройти, не заплатив, там, где вход стоил денег. Марджори впервые в жизни начала находить искреннее удовольствие в классической музыке и живописи. Кроме того, она, к своему удивлению, открыла в себе способность работать и учиться, когда что-то интересовало ее. Она покупала книги по театральной режиссуре, гриму, декорациям и освещению и быстро их прочитывала. Маша была застигнута врасплох ее техническими комментариями к одной бродвейской постановке, которую они видели вместе.
— Детка, ты слишком много стараешься для старика Клэббера за его денежки, — язвительно заметила она.
Постепенно Марджори стало ясно, что семья Зеленко жила на те средства, что зарабатывала миссис Зеленко, давая уроки игры на пианино. В их семье как бы считалось, что уроками она занималась от нечего делать и была не прочь получать от этого занятия деньги на мелкие расходы, в то время как мистер Зеленко был настоящим кормильцем, который зарабатывал на хлеб семье операциями на Уолл-стрит. Однако из услышанных краем уха мелких перебранок Марджори поняла, что на хитроумные дела мистера Зеленко на Уолл-стрит каждую неделю уходило около половины заработка миссис Зеленко от уроков музыки.
Через некоторое время Марджори так же догадалась, что Маша снабжала ее сплетнями о знаменитостях, которые можно было найти в театральных журналах. В самом деле, прежде чем две девушки отправились вместе в летний лагерь, Марджори хорошо узнала, что ее подруга в определенном отношении была вруньей.
И все-таки это не слишком отталкивало ее. Если близкое знакомство Маши с бродвейскими кругами было лишь притворством, то ее любовь и знание театра были настоящими. Она получала истинное удовольствие от искусства. Маша была склонна к преувеличениям, быстро обижалась и еще быстрее прощала обиды. Но что было важнее всего, она оказалась первым человеком, с которым столкнулась Марджори, оценивавшим ее на разумных основаниях. Молодые люди в жизни Марджори были ослеплены ее тонкой талией, очаровательной грудью, стройными ногами, добродушным кокетством. Она очень радовалась тому, что все это у нее было, но всегда испытывала легкое презрение к тем, кому нравилась только за это.
Как и предсказывала Хелен Йохансен, Маша начала брать у Мардж деньги взаймы на третью или четвертую неделю их знакомства. Время от времени она отдавала долги. Но это становилось все реже и реже между ее займами, и общий итог уже приводил в смущение. Однажды после получасовых стараний привести в порядок дебеты и кредиты Маша сказала:
— Ох, ты только посмотри, это ужас какой-то! Ты знаешь, мелкие суммы у меня просто текут сквозь пальцы. Они не имеют для меня значения, что-то вроде сигарет или спичек, или всякого такого. Я знаю, так не должно быть. Бог знает, я не богата, чтобы так относиться к деньгам, да и другие тоже. Не могу ли я попросить тебя об одном здоровенном одолжении, не заведешь ли ты для меня маленькую конторскую книгу?