Марджори
Шрифт:
— Он будет на репетиции, верно?
— Он режиссер, лапуля, — сказала Маша с тенью нетерпения. Она направилась в ванную комнату с охапкой одежды.
Марджори знала, что Ноэль Эрман был главой артистов «Южного ветра», общественным режиссером, который писал и ставил спектакли. В городе Маша частенько наигрывала на пианино и напевала многие его мелодии из ревю для лагеря. Эрман в самом деле казался необыкновенным человеком. Несколько из его музыкальных скетчей были представлены в бродвейских шоу. Многие его песни были опубликованы; две из них — «Босая в небесах» и «Поцелуи дождя» — в эти дни были хитами. Марджори очень взволновала перспектива встретиться с такой знаменитостью.
Маша вышла из ванной накрашенная и похудевшая, в коричневой мексиканской блузе с кожаным поясом, украшенным медными бляхами. Марджори привыкла видеть ее в мешковатой оранжево-зеленой униформе.
— Бог ты мой, да вы только гляньте!
— Похожа на человека? — спросила Маша жеманно. Она взяла Марджори под руку, и они вдвоем встали перед зеркалом. — Две сирены из-за озера. Неплохо.
— Клянусь, ты заткнешь эту блондинку за пояс, — сказала Марджори. — Ты обязательно должна попробовать закадрить Ноэля Эрмана.
— Ага, чтобы Карлос задушил меня и бросил мой труп в кустах?
— Чепуха. Какие у него права на тебя?
— Да никаких, с какой стати, старый он недотепа… пошли. — Маша выключила свет. — Теперь помни, если мы повстречаем Грича, не обращай на него внимания. Ты просто гость. Меня-то он знает, так что с этим никаких проблем.
— Он… он в самом деле тебя знает?
— Боже правый, деточка моя, я торчу здесь три вечера в неделю, не могу же я постоянно увертываться от него. Карлос навешал какую-то лапшу ему на уши. Для меня Грич делает исключение. У меня как будто неподалеку летний домик. Пойдем.
Воздух сумеречной аллеи был насыщен сладким запахом горного лавра. Маша уверенно пошла в темноту.
— Сюда, Мардж, А что касается флирта с Ноэлем Эрманом, то он не про нашу честь, голубушка. Он у нас второй Мосс Харт или Коул Портер. Когда ему стукнет в голову, он женится на ком-нибудь вроде Мэгги Салливан.
— Он не еврей, как ты думаешь?
— Не знаю. Наверно.
— Но «Ноэль»…
— Проклятье. Я знавала еврея по имени Сент-Джон.
Аллея свернула и стала шире, они вышли на пустую открытую площадку чудного желтовато-зеленого цвета под лучами прожекторов, похожую на газон с театральных декораций. В центре лужайки фонтан на белом бетонном основании, освещенный красными, синими и желтыми прожекторами, извергал радужно переливающиеся брызги. Грубые скамейки и беседки расположились на лужайке в веселом беспорядке. Тут и там росли высоченные старые дубы, обложенные белыми камнями, отражавшими свет прожекторов. За лужайкой виднелись линия каноэ, красно-зеленая арка плавательного бассейна и черное озеро.
— Боже мой, — прошептала Марджори, — как здесь тихо.
— В субботу после полудня эта лужайка похожа на Таймс-сквер. — Маша направилась по траве в сторону общего зала, и Марджори засеменила сбоку от нее. — Все теперь заняты шашлыками.
— А где все спят? В тех больших зданиях? — Марджори невольно приглушила голос. У нее было ощущение, будто она пробирается по деревне в нацистской Германии.
— Нет, в коттеджах за деревьями. Мужчины слева, девушки за нами. Тот здоровый дом со стеклянным фасадом — это столовая. Годится только для выходных с большим наплывом гостей, а вообще-то
Воздух наполнился пронзительным воплем. В унисон ему заскрипели все дубовые деревья.
— Бернис Флэмм — междугородный звонок. Бернис Флэмм.
Еще одна сирена, щелчок и затем молчание.
— Проклятые громкоговорители, — сказала Маша. — Не дают покоя ни днем, ни ночью. С ума можно сойти.
— А что отделяет мужчин от девушек? Ограда или что-нибудь еще?
— Только листва, моя дорогая, и воспитание, — сухо ответила Маша. — Они уже большие мальчики и большие девочки, ты понимаешь.
— Должно быть, иногда случается…
Маша схватила ее за руку.
— Ох, Иисусе Христе! Везет же нам. Грич. Выходит из зала. Прямо на нас.
Марджори увидела невысокого человечка в белых штанах до колен, который спускался по ступеням общего зала. Ее ноги подкосились.
— Что нам делать, повернуться и бежать?
— Не болтай ерунды. Иди, как шла. Не смотри на него. И ради Бога, не гляди так виновато.
Марджори почувствовала, что ей некуда девать руки, которые болтались где-то внизу, и вдруг ей показалось, что нет ничего подозрительного в том, что человек сцепит свои руки. Она отвела их за спину, схватившись за собственные локти. Фигура в белых шортах приблизилась вперевалку, странно покачиваясь из стороны в сторону. Марджори попыталась отвести глаза, но, как ребенок, который не может отвести глаз от чудовища в мультфильме, глядя на него сквозь раздвинутые пальцы, она продолжала таращиться на мистера Грича. Он вглядывался в каноэ и, кажется, пересчитывал их на ходу. Левой рукой он вертел карманный фонарик. Внезапно он повернул голову и уставился прямо на Марджори. Она думала, что лишится чувств. Взгляд Грича на мгновение задержался, потом он быстро перевел его на Машу, его губы едва пошевелились, и он пошел дальше, не произнеся ни слова.
Через несколько секунд Маша сказала с натянутой веселостью:
— Ну, видишь, дорогуша? Злой дракон нас не сожрал.
Чувствуя комок в горле, Марджори проговорила:
— Кажется, ты сказала, что он тебя знает.
— Знает, и очень хорошо.
— Но он смотрел прямо на тебя. Сквозь тебя. Он не поздоровался с тобой. Он вообще ничего не сказал.
— Лапуля, ты разговариваешь с собаками, мимо которых проходишь?
— Он… ты знаешь, он действительно выглядит, как сатана. В самом деле, это удивительно.
— Он обиделся бы, услышав тебя. Это сатана похож на Макса Грича.
Высокий квадратный дверной проем мюзик-холла «Южного ветра» по краям был украшен медью с геометрическим узором. Над входом красовался бронзовый барельеф, изображающий нагую женщину с распущенными волосами, пухлыми щеками и сжатыми губами.
— Леди «Южный ветер», — сказала Маша, показывая на нее. — Здесь ее называют по-другому. Это название не годится для твоих невинных ушей.
Она поднялась по ступеням, толкнула дверь красного дерева и поманила Марджори.
— Что с тобой? Пойдем.
Марджори не могла бы сказать, почему колеблется. Она взбежала по ступенькам и прошла в открытую дверь.
Вестибюль был украшен афишами прошлых шоу: «Суета Южного ветра», «Мы увидимся», «Скандалы Южного ветра». Она последовала за Машей в ярко освещенный зал, где сотни желтых складных стульев располагались вокруг голой танцевальной площадки. На сцене стояли очень неестественные декорации, изображающие пальмовые деревья, а позади висела красная картонная луна. Карен Блер в костюме дикарки, живущей в джунглях, покачивая бедрами и поднятыми руками, пела в страстном ритме тропической музыки.