Марфа окаянная
Шрифт:
Данило Дмитриевич Холмский пожелал самолично допросить Проху, потому что сведения, добытые у пленённых новгородцев, ему казались недостаточными. Неясно было, в каком количестве всадников выступила новгородская конница, куда направилась, вся ли пешая рать плыла на лодьях или есть ещё, наконец, куда подевался владычный полк, о котором все дружно вспоминали, ругая его при этом самыми похабными словами. Холоп новгородского посадника, да ещё такого, как Ананьин, мог слышать или догадываться о тайных планах новгородских воевод.
Проха уже который раз за этот день готовился к смерти, теперь он почти желал её, мечтая, чтобы она была
Данило Дмитриевич, подумав, рассудил, что медлить не следует. Пока не догадывается ни о чём вторая судовая рать, необходимо настичь её и разбить с наскока.
— Дорогу короткую знаешь к Демону? — спросил он у Прохи.
Тот кивнул:
— Там погосты господские, бывать приходилось.
— Поедешь с нами, покажешь.
Холмскому доложили, что войско построено. Подвели коня. Подле шатра ждал Тимофей, но Данило Дмитриевич, не взглянув на него, влез в седло и поехал вдоль ратного строя. Рядом гордо следовал Фёдор Давыдович.
Ратники смотрели на воевод с воодушевлением, улыбались, предвкушая пир на костях, на многих празднично сверкали захваченные доспехи новгородцев.
— Отважные воины! — обратился к ним Холмский своим громовым раскатистым голосом. — Ныне показали вы превосходство своё над вероломными воями новгородскими, что отай напали на нас, надеясь страх в наших глазах узреть и в смятение сердца повергнуть. Господь не допустил, чтобы сбылись их замыслы коварные. Возрадуемся же справедливости и мудрости Его!
Ратники одобрительно загудели, две-три шапки взлетели в воздух.
— Не забудем и о тех, — продолжал Холмский, — кто честно сложил свои головы в честной битве. Врагам нашим ещё воздастся за их гибель! Верно ль молвлю?
— Верно! Верно! — грянули голоса.
— Так не будем же медлить! Стало известно нам, что поблизости другая рать новгородская готовится напасть на нас. Что лучше — здесь их дожидаться, пируя и силу свою ослабив, либо самим напасть нежданно, навек отбив у них охоту к бахвальству непотребному? А там бы и пир устроить на радостях! Сегодня же!
— Не замедлим! — заорали тысячи глоток. — Веди!
— Быть по сему! — гремел Холмский, перекрывая всех. — И ещё скажу! Не подобает брони их поганые на себя цеплять, чай, не голь мы, а войско великого князя Московского Ивана Васильевича! Не добыча это — обуза! А ну сымай да в воду их!
Холмский жестом велел подать ему лежащий на земле нагрудный панцирь, размахнулся и отшвырнул его далеко от себя в сторону озера. Ратники принялись на ходу, на скаку снимать с себя чужие брони, с яростью, будто таилась в железе некая злая порча, бросая их в Ильмень.
Обозники запрягали лошадей, проверяли и укрепляли повозки. Вскоре полуголодное, злое, жаждущее
Великий князь Иван Васильевич, миновав село Осташкове и Торжок, встал с войском на берегу озера Коломно близ Вышнего Волочка. Он с нетерпением ждал вестей от Холмского и начинал уже сердиться, что гонец запаздывает.
Шестого июля к великому князю прибыли новгородские послы, житьи Плотницкого и Загородного концов Лука Остафьев и Окинф Васильев, посланные вечем с предложением начать мирные переговоры {37} . В Новгороде ещё надеялись на помощь Казимира, необходимо было выиграть время, а заодно и выяснить аппетиты Ивана Васильевича. Дары великому князю были не особенно щедрыми: не задабривать явились, а говорить сила с силой. Чья возьмёт, далеко ещё не было ясно. И всё же сторонники Григорьевой настояли, чтобы любое требование Ивана Васильевича взамен на замирение было тотчас же принято к сведению и внимательно рассмотрено. Не в первый раз Москва поднималась на Новгород, не впервой было откупаться. Большинство надеялось, что и на сей раз всё этим закончится.
37
Шестого июля к великому князю прибыли новгородские послы, житьи Плотницкого и Загородного концов Лука Остафьев и Окинф Васильев, посланные вечем с предложением начать мирные переговоры. — Узнав о походе московских войск на Новгород летом 1471 г., новгородцы сочли это обычным великокняжеским походом вроде неоднократно случавшихся прежде. Обыкновенно такие походы заканчивались без больших сражений — высылаемое навстречу москвичам посольство заключало устраивающий обе стороны договор. Новгород выплачивал определённую сумму откупа и обещался сохранять верность великому князю, на что последний отвечал клятвой держать Новгород «но старине». В 1471 г. новгородцы решили действовать по традиционному сценарию: высланное ими посольство имело полномочия предложить Ивану III откуп. Однако Иван III, желавший не смирения, а покорения Новгорода, не принял предложений послов.
Иван Васильевич принял послов не тотчас, а лишь на следующий день. До той поры дьяк Степан Бородатый ежечасно кормил послов обещаниями, что вот-вот государь допустит их до себя, был с ними любезен, успокаивал, перебрасывался шуточками и, как бы невзначай расспрашивая о том и сем, выяснял последние настроения в Новгороде. Васильев с Остафьевым отшучивались в тон Бородатому, о важном помалкивали, однако хитрый дьяк смог понять, что единства в новгородцах пока нет, а страху перед московским войском уже хватает.
Седьмого июля, позавтракав и поинтересовавшись, нет ли вестей от Холмского, Иван наконец решил принять новгородских послов.
После традиционных поклонов, приветствий, оглашений даров и пожеланий великому князю долго здравствовать Окинф Васильев начал с торжественностью:
— Отчина твоя Великий Новгород бьёт челом тебе, великий князь Иван Васильевич, и просит умерить гнев твой на нас. А замирился бы ты с нами, и жить бы нам по старине, как при батюшке твоём Василии Васильевиче. О том вечем новгородским посланы мы просить у тебя.