Марфа окаянная
Шрифт:
Тоска стиснула сердце Фёдора.
— А кто они были, кого видел ты, отче? — решился он спросить дрогнувшим голосом.
Старец не ответил.
— Я-то был средь них?
— Не следует мне знак Божий с человеками обсуждать, — сказал Зосима. — Молись лучше, сыне, о милости Господней. Он уже от гибели уберёг тебя, теперь смирись и живи по совести. Господь милостив, если не прогневишь сам Его. — Старец поднялся, прошёлся по келье и вновь приблизился к Фёдору. — Дела духовные торопят меня, ещё две обители обещал посетить, прежде чем на острова вернуться Соловецкие, к главной обители своей. Ты поживи здесь с месяц. Монахам я велел позаботиться о тебе. Храни Господь. — Он перекрестил Фёдора большим серебряным крестом и уже взялся за ручку двери, как вновь обернулся и спросил с лёгкой улыбкой: — Отрока вспомнил, что за волчонка вступился. Иваном вроде звать его. Ты его не обижай, ему в жизни обид довольно ещё достанется. А
Старец удалился, и никогда больше не довелось Фёдору увидеть его и разузнать о своей ближайшей судьбе более того, нежели сам он мог предполагать.
Глава двенадцатая
«Ещё Новгород оставался державою народною; но свобода его была уже единственного милостию Иоанна и долженствовала исчезнуть по мановению самодержца. Нет свободы, когда нет силы защитить её... К довершению бедствия, 9000 человек, призванных в Новгород из уездов для защиты оного, возвращаясь осенью в свои дома на 180 судах, утонули в бурном Ильмене».
«Месяца октября загорелся Новгород с вечера в ночь от белого костра на берегу, и горел всю ночь и до обеда, мало не оба конца выгорело, и речной Немецкий двор сгорел. Того же месяца 20 день поехал на Москву наречённый владыка Феофил на поставление к митрополиту Филиппу и к великому князю. Того же месяца, по грехам нашим, в 21 день, стоявшие в Ловати 40 учанов выехали на Ильмень-озеро; и ночью настал великий ветер, и все учаны и лодьи потопил, человек более 200 утопло новгородцев».
«Жилые строения в городе (за исключением домов бояр и некоторых богатейших купцов и немцев, имеющих на дворах своих каменные дворцы) построены из дерева или из скрещённых и насаженных друг на друга сосновых и еловых балок. Крыши крыты тёсом, поверх которого кладут бересту, а иногда — дёрн. Поэтому-то часто и происходят сильные пожары: не проходит месяца или даже недели, чтобы несколько домов, а временами, если ветер силён, целые переулки не уничтожались огнём. Мы в своё время по ночам иногда видели, как в 3 — 4 местах зараз поднималось пламя. Незадолго до нашего прибытия погорела третья часть города, и, говорят, четыре года назад было опять то же самое. Водою здесь никогда не тушат, а зато немедленно ломают ближайшие к пожару дома, чтобы огонь потерял свою силу и погас. Для этой надобности каждый солдат и стражник ночью должен иметь при себе топор.
Чтобы предохранить каменные дворцы и подвалы от стремительного пламени во время пожаров, в них устраивают весьма маленькие оконные отверстия, которые запираются ставнями из листового железа.
Те, чьи дома погибли от пожара, легко могут обзавестись новыми домами; на особом рынке стоит много домов, частью сложенных, частью разобранных. Их можно купить и задешево доставить на место и сложить».
«Положение женщин весьма плачевное. Они не верят в честь ни одной женщины, если она не живёт взаперти дома и не находится под такой охраной, что никуда не выходит. Я хочу сказать, что они не признают женщину целомудренной в том случае, если она даёт на себя смотреть посторонним или иностранцам. Заключённые же дома, они только прядут и сучат нитки, не имея совершенно никакого права или дела в хозяйстве. Все домашние работы делаются руками рабов. Всем, что задушено руками женщин, будь то курица или другое какое животное, они гнушаются как нечистым. У тех же, кто победнее, жёны исполняют домашние работы и стряпают. Но если они хотят зарезать курицу, а мужья их и рабы случайно отсутствуют, то они стоят пред дверями, держа курицу или другое животное и нож, и усердно просят проходящих мужчин, чтобы те умертвили животное.
Весьма редко допускают женщин в храмы, ещё реже на беседы с друзьями, и то в том только случае, если эти друзья — совершенные старики и свободны от всякого подозрения. Однако в определённые праздничные дни они разрешают жёнам и дочерям сходиться вместе для развлечения на привольных лугах; здесь, сидя на некоем колесе, наподобие колеса Фортуны, они движутся попеременно вверх и вниз; или иначе: привязывают верёвку, повиснув и сидя на которой они при толчке качаются и движутся туда и сюда; или, наконец, они забавляются некими известными песнями, хлопая при этом в ладоши; плясок же они совершенно не устраивают».
Великий Новгород медленно приходил в себя, стараясь не думать о перенесённом позоре. Вокруг города застучали топоры, подымались новые посады и монастыри заместо пожжённых. Селяне потянулись по родным местам в надежде поднять запущенную за лето и истощённую засухой землю. Стали покидать город и беженцы. Вновь начали причаливать к волховским пристаням учаны с товарами, прежде всего с солью и хлебом. Они прибывали поодиночке, непременно под охраной, однако отчаянные купцы всё равно подвергались немалому риску, ибо ратное время, породившее бесконечные опасности на дорогах, ещё до конца не улеглось.
Ваня часто приходил на берег и подолгу смотрел на реку, на работу грузчиков, нагружавших подводы мешками и коробами. Дома было невыносимо тягостно. Он постоянно ощущал на себе взгляды сострадания всех без исключения обитателей боярского терема и с трудом сдерживал себя, чтобы не разрыдаться. Прохожие на улицах, узнав его, сторонились и прятали глаза, будто горе, которое он нёс в себе, могло распространиться и на них тоже. Бабушка Марфа была совсем плоха, всерьёз опасались, что не поднимется боле. Все дела в доме взяла на себя Олёна, вставала чуть свет и ложилась за полночь. Она незаметно для себя и других стала перенимать властную поступь Марфы Ивановны, твёрдый голос и прямой взгляд. Куда подевался её беззаботный весёлый смех. Слуги подчинялись ей беспрекословно. А Фёдор пропал, так и не воротился с разбитым и малочисленным ополчением князя Шуйского из Заволочья. Князь Василий Васильевич сам приходил к ним в терем, едва передвигая раненую, пронзённую стрелой ногу. Олёна выспросила его обо всём. Фёдора в сражении никто не видел, так что неизвестно, где он, в плен ли попал, зверем ли был задран? «Поохотничать он случая никогда не упускал...» — с укоризной вздохнул князь. А может так случиться, что вернётся ещё Фёдор живой и здоровый. И что тогда?.. Об этом Олёна заставила себя не думать и мягко пересказала Марфе Ивановне разговор с Шуйским, опуская сомнения князя в смелости своего брата и стараясь обнадёжить мать тем, что до сих пор возвращаются в Новгород отдельные ратники. Может, и Федя раны где подлечивает свои и вскорости, дай Бог, вернётся тоже?.. Марфу Ивановну, однако, её утешения не обманули. «Пусть хоть какой вернётся, — произнесла она, прикрыв глаза, — напоследок хоть взгляну на него. А с Митенькой, коли дозволит Господь, скоро свидимся...» Олёна горько заплакала...
С Ольгой Ваня не виделся очень давно. Да и мысли о ней как-то приугасли под спудом последних горестных переживаний. Акимка с отцом своим с утра до вечера работал в посадах, ему ни до чего теперь, некогда. Однажды Ваня встретил нового своего приятеля Макарку. Тот тоже отца потерял, и потому говорилось с ним легко, без мучительного душевного напряжения. Макарка поведал, что дядю убили под Шелонью. Тётка уговаривает навек у них поселиться, да мать всё надеется, что можно вновь в Русе обустроиться. Решили, что поедут, осмотрятся, а не совладают с возведением новой избы, так весной вновь в Новгород вернутся.
Макарка подсобничал на пристани. Заработок был случайный и мизерный, но и им пренебрегать не приходилось. Ваня, смущаясь, предложил дать денег ему, он попросит у бабушки, она не откажет. Макарка покраснел и покачал головой.
— А про тебя всё сеструха спрашивает, — переменил он с готовностью тему. — Когда, мол, ещё заглянешь? Я говорю ей: дура ты, разве ему до нас теперь, боярину-то?.. У самого горе теперь.
— Я зайду, — пообещал Ваня. — Когда снимаетесь-то?
— Через день, пожалуй. А хоть, прямо сейчас пойдём? Тьфу, забыл, не могу я сейчас, на пристани быть обещался. А то без меня ступай, я позднее прибегу?
Макарка кивнул ему и, подсев на проезжающую мимо пустую телегу, поехал, болтая ногами, в сторону пристани.
Ваня поглядел ему вслед, подумал и решил сходить попрощаться с Варей, решив, что она, в отличие от Макарки, возможно, не откажется от денег, которые он может предложить. И предлог есть: плата не просто так, а за починку кафтана.
Варя первой заметила Ваню и открыла ему калитку, приветливо улыбаясь. Она ещё более похудела с тех пор, как Ваня приходил сюда. Ключицы выступали сквозь тонкую камку сарафана, круги под глазами стали заметней.