Маргарита и Мастер

Буров Владимир Борисович

Ах, лихая сторона,

Сколь в тебе ни рыскаю,

Лобным местом ты красна

Да веревкой склизкою...

А повешенным сам дьявол-сатана

Голы пятки лижет.

Смех, досада, мать честна!
–

Ни пожить, ни выжить!

Ты не вой, не плачь, а смейся -

Слез-то ныне не простят.

Сколь веревочка не вейся,

Все равно укоротят!

Начало темнеть. Некоторые дамы бросились к поэту,

но не для того, чтобы, а только:

– Поплакать бы, - как сказала одна, и это была Соломенная Шляпка.

– Хочу поцеловать тебя на прощанья, - сказала Гусарская Баллада, - думаю, это мне не запретит даже росуголь.

Хотя росуголь был замешан в деле не с ней, а с ее сестрой, но, как говорится:

– Этих Маш столько, что не спутать их нет никакой возможности.

– Насчет секса, наверное, ничего не получится, да?
– спросила третья. И отошла, не решившись начать это дело первая. Это была Редисон Славянская.

Были и другие, которые не только его целовали на прощанья, но тоже намекали на это дело, в частности Грейс, которая клялась на крови своему Молчановскому, но в этот момент, к своему ужасу, забывшая о том, о чем, казалось, нельзя забыть всю оставшуюся жизнь.

И только последняя сделала то, что она считала не только своим долгом, не только прямой обязанностью, но и:

– По любви, - о которой популярно рассказал Мартин Скорсезе. Любовь запретная, да, но если она была, то этот факт скрыть все равно не получится. Это и была Алла Два, которая перенесла всех сюда, как Троянский Конь:

– Не сходя с места, - а только перестановкой стен Трои.

Ну, вы поняли, что в чем суть Невидимой Части Ласточкиных Хвостов:

– Становится видимым пространство, которой находилось не на Земле, а именно:

– Голова, - которую человек не видит при крещении.

Далее, Молчановский, Кирстен Данст, Шофер-Дядя Ваня и Алисия Сильверстоун.

Несмотря на то, что Крепость была взята практически без боя, Молчановский, долго остававшийся без дела, решил сам сыграть, так сказать:

– Весь Его Древний Мир, - Воланда.

И значится, приказал не выпускать никого из Ада.

– Как тебя понимать, милый?
– спросила Кирстен Данст.

И так как ее подруга Алисия Сильверстоун так и не вернулась с бежавшим с ней заодно Дядей Ваней последнего производства, и скорее всего, именно в Таганрог, - сама и проретушировала:

– Пусть живут здесь, как все нормальные люди?

– Нэт, провести операцию Ликвидация.

– Ты хочешь потерять всех друзей, или, наоборот, только чтобы тебя просто ненавидели?

– Да, пусть таких не останется.

– И тех и других?

– Первых.

И были закрыты все выходы из города, кроме, как:

–

Только для покойников.

– Вы думаете, дорогой, что теперь не уйдут?

– Да пусть идут куда хотят, хоть в гости, как некоторые ребята ходили в гости к Адрияну Прохорову. Важно только:

– А позовут ли вас?
– еще кто-нибудь, кроме, так сказать:

– Пушкина.

А в противоположном лагере вели себя, как предсказал Пушкин:

– Еще жили, - а именно:

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И в аравийском урагане,

И в дуновении Чумы.

Всё, всё, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья -

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

В городе собирали столы, чтобы... нет, не обсудить, как быть, если уж попали в ловушку, расставленную для них долго ждавшим Своего Молчановским, а просто:

– Выпить и закусить перед смертью.
– Хотя, несмотря на это повальное самомнение, Войнич спросил:

– Меня вызовут на официальное присвоение Премии?

И некоторые его поддержали, объединившись опять вокруг ее дележа. Но один Бродский, и опять с соседнего стола, в виде положенных на два креста, как пошутила Грейс:

– Хгробовых досок, - констатировал:

Но разве

о том пеклись вы, ненавидя?

О нет, вы помнили себя,

и поздно поняли, что выйдет

на медальоне новых лет

на фоне общего портрета,

но звонких уст поныне нет

на фотографиях столетья.

И та свобода хороша,

И той стесненности вы рады!

Смотри, как видела душа

одни великие утраты.

Ну, вот и кончились года,

затем и прожитые вами,

чтоб наши чувства иногда

мы звали вашими словами.

Поэты пушкинской поры,

любимой горестной столицы,

вот ваши светские дары,

ребята мертвые, счастливцы.

Вы уезжали за моря,

вы забывали про дуэли,

вы столько чувствовали зря,

что умирали, как умели.

– Женись на мне, и ты будешь жить вечно, - сказала ему Алла Два.

– Но как, я же не Высоцкий?
– спросил парень.

– Думаю, всё равно у меня получится.

– Думаю, у меня всё равно не получится, - повторил Бродский с незаметной ошибкой. И добавил:

– Зачем тебе нужно, чтобы я женился?