Маргарита и Мастер

Буров Владимир Борисович

– Не бывает.
– Но с другой стороны и действительно, зачем обязательно было тащить ее в мясной цех? Как будто... хотя с другой стороны - это же иво дом родной. Ибо только в нем он и бывает трезвым, что значит:

– Немного выпимши, - а так-то пьет до тех пор, пока стоит на ногах. Спрашивается:

– Откуда деньги?
– если зав производством априори уверена, что их быть у него не может, так как дает ему только полкило - иногда семьсот грамм - на весь оставшийся день, а воровать нельзя, так как она не дает: каждый послеобеденный

день проверяет все батарее и другие поддоны, где можно спрятать хотя бы полкило мяса.

Но всё равно воруют - вот что удивительно! Ибо:

– Пью-т и пью-т-т-т.
– Каждый день, вечер и даже ночь, но под утро все-таки умудряются отоспаться. Ибо:

– Работать всё равно кто-то должен.

Значит, вот так просто отказаться от всего хорошего всё равно не получится - нужна хоть какая-то радость:

– Пусть украл, да, но ведь зато и:

– Выпил!

А больше ничего не дают. Но это я имею в виду старшего мясника, а этот был младший, и периодически жаждал не только То, но и:

– Эт-то-о-о!

В принципе редко, но Алла Два чем-то ему так понравились, что он даже понять не мог - чем?

И более того, когда она спросила:

– Чем, - даже высказался:

– Ты как тупая корова.
– И тут же поправился: - Нет, не в том смысле, что вообще не соображаешь, как камень Мандельштама, а такая сдержанно-наглая.

Даже такого быка, как я, смогла поставить в стойло.

– И даже за рога не брала, - ответила она и, как показалось, Лехе - ласково. И можно было подумать - если смотреть со стороны, с режиссерской площадки, или из Зрительного Зала на Сцену - этот олух, Леха, мог им понадобиться. Но нельзя исключать и простого ее порыва. Или у таких, как эта Алла Два, порывов не бывает? Как, например, у самого Лехи, когда выпить не с кем, то можно махнуть рукой на все предрассудки и сделать это:

– Самостоятельно.

И действительно, командовавший съемочной группой, Михаил Маленький, как будто точно знал, что:

– Здесь всё уже готово для съемки, - и мягко рявкнул:

– Нужен еще один хомо сапиенс!

– Зачем?
– логично спросил его Электрик.

А Дима, поставивший под двойные струи венгерской кофеварки восемь чашек, заряженных только что смолотым кофе - три, как он сказал:

– Гармонистам, - имея в виду себя, Электрика и Плинтуса, и четыре обслуживающему съемочную установку персоналу: светотехник, просто техник, чтобы винты и гайки резьбу держали, декоратор и массажист. Так-то надо бы иметь лучше парикмахера, но Михаил решил следовать моде и взял массажистку, ибо она:

– Всё может.

– Оказалась одна чашка лишняя, - сосчитал даже сам Дима и очень удивился этому магическому обстоятельству, в том смысле, что чашка сама встала восьмой, так как поняла:

– Я вам буду нужна.

– Или нет?
– удивился Дима и опять всех сосчитал: теперь получилось восемь. Ибо кого-то он не посчитал:

– Или тебя, или меня, - усмехнулся

он в лицо Михаилу Маленькому, греющему руки о чашку, стоящую прямо на горячей кофеварке, и значит, к нему лицом, задом к залу.

– Надо сосчитать еще раз, - сказал Михаил.

И на этот раз оказалось семь, так как считал сам Михаил.

– Как это могло получился?
– удивился Дима, и когда он еще раз, третий посчитал:

– Восемь.

– Фантастика, - сказал Плинтус, а Электрик, обладавший неубиенной логикой - объяснил:

– Кто-то из обслуживающего персонала работает один за две зарплаты.

И оказалось, что это не светотехник и просто техник, а массажистка и декоратор - одно лицо. А как будто до этого никто не видел разницы.

– Программа сознания закрывает от людей действительность, - резюмировал Плинтус.

Далее, зачем Михаилу Маленькому нужен еще один человек, если предполагалось снимать сцену с картины Караваджо:

– Взятие Христа под стражу.

– Да?

– Что да?

– Я говорю, кто второй?

– Я не человек дождя. Тогда, уж скорее, кто четвертый, если троих считать за одного человека, - сказал Михаил Маленький.

И четвертым, тем, кто будет снимать Взятие Христа под стражу, будет Леха, как человек нейтральный, ибо:

– Когда я пьян?

– А пьян всегда я.

Сам Михаил не хотел быть Караваджо, который пишет-снимает эту картину, так как считал себя:

– Уже занятым в какой-то главной роли.

Тем более, что Караваджо в этой сцене, скорее всего, Петр.

– Снимем три дубля, - сказал Михаил, и добавил: - Может быть, четыре.

В первом дубле Электрик в роли стражника с электрической дугой гонит Иисуса и Иуду прочь со сцены, и сам один играет похоронный марш на гитаре, как Дэвид Боуи.

– Получается, что в этой сцене Электрик и берет все дела на себя?!
– ахнула Алла Два, появляясь в несколько растрепанном виде из кухни, где провела какое-то время вместе с Лехой в мясном отделе его производства.

Вот теперь все и лезут на две эти необозначенные в Библии роли, - добавила она, - а именно на Роль Другого Ученика, который бежал наперегонки с Петром к гробу, и на Роль Юноши, рвавшегося в когти стражи в Гефсиманском Саду, причитая:

– Это Я - Он, меня берите, - но оставил в итоге в их когтях только свое платье в виде простого одеяла.

– Следовательно, это он и есть Христос?
– решил уточнить Дима.
– Хреновина, которая нигде - вроде - больше не подтверждается, как только на этой картине.

– Да, странно, как стражник намеревался объяснить синедриону, чтобы его распяли, как Иисуса Христа, - сказал Михаил, и попросил Аллу Два, как второго режиссера:

– Фиксировать варианты.

Второй вариант обратный:

– Иисуса и Иуду забирают вместе, чтобы в дальнейшем запутать, кто из них есть кто, а может специально для того, чтобы: