Маргарита

Норк Алекс

Чтобы увидели те, кто не слышит.

Чтоб ощутили высший предел человека.

Не божественный, нет, собственный свой великий предел.

Братья пойдут той же дорогой, и другие многие, которых лица сегодня он видел.

Они пойдут, а ему уже нет пути.

И не горько ему, а пусто.

Да,

не понял.

Оттого, наверно, что не очень он умный, простой человек.

Человек.

Человек он.

Значит, и быть по сему — никто не ткнет в него пальцем, не станет показывать на него детям и не плюнет никогда на могилу — друг зароет его тайком, где никто не найдет.

Вот вам и всё

Осень уже попрощалась.

И в ближайшие дни совсем уберет уже малый оставшийся цвет.

По пустынной почти что Пятницкой шли четверо мужчин и женщина с превосходной собакой на поводке.

Нет, не совсем пустой была улица — редкие прохожие встречались им по пути, все здоровались, улыбались.

— Хорошо, когда мало людей, — сказал плотный, в длинном пальто, похожий на бандюка.

— Людей как раз много, — ответил ему длинный в шляпе с интеллигентным лицом.

Миновали небольшой внутренний скверик у старого особняка.

— Посмотрите, Мессир, — остановившись, проговорил в шляпе интеллигентный, — кто к нам пожаловал.

Статный человек впереди тоже остановился и повернул голову.

— А, неприкаянный.

— Послушаем, или ну его?

— Послушаем, Мессир, — произнесла женщина.

— Отчего же.

Группа повернулась и направилась в сквер, где стоял человек в сером чуть ниже колен балахоне, опоясанном, трижды, грубой неприятной веревкой, с опущенной головой, прикрытой подобием капюшона, на голых ногах были только поношенные сандалии.

Группа остановилась в центре скверика в нескольких метрах от человека.

Бандюк в длинном пальто хлопнул в ладоши, и статный человек сел в кресло — черное, офисное, которое его слегка крутануло.

— Мотов, ты доиграешься.

— Виноват, обшибочка вышла.

Он снова хлопнул в ладоши.

Кресло на мгновение потеряло контуры и снова их обрело — темного дерева, строгое, с высокой спиной.

— Ну и зачем ты явился? Он к себе не берет, и здесь знать не хотят? — сказанное, кажется, не очень понравилось ему самому, и следующие слова прозвучали чуть мягче: — Ладно, рассказывай, не зря же ты прибыл.

— Оставь их, пожалуйста, — тихо произнес голос.

— Вот как?

— Ни Он, ни Ты, ничего тут не сделаете.

Сидевший поиграл пальцами на деревянной ручке.

Козулинский чуть сдвинул шляпу

и потер переносицу.

— Мнение специалиста, Мессир.

Человек борцовского склада сделал шаг вперед из-за кресла.

— Иуда прав, Мессир.

— Ты, Гелла, что скажешь?

— Не знаю.

— А глаза грустные почему?

— Обычные, Мессир.

— Мотов?

— Позвольте мне остаться при своем мнении, Мессир.

— Оставайся, но при каком именно мнении?

— Просто при своем мнении.

Пальцы опять поиграли по ручке.

— Итак, двое «за» при двух «воздержавшихся». Что ж… действуй, Козулинский.

Интеллигентный щелкнул три раза пальцами:

— Лямца, дрица, хоп…

— Цаца, — подсказала, прикуривая Гелла.

— Ну, цаца, не цаца, а результат будет тот же.

Шум покрыл улицу, люди засновали, обгоняя друг друга… трое подростков-школьников прошли через сквер, говорившие непонятно о чем из-за слишком малого числа нормативных слов.

— Да, — произнес Мотов, — интересно будет потом взглянуть на детей этих детей, — все на него посмотрели. — М-м, неудачная шутка, согласен.

Сны

Он идет по какому-то ухоженному парку, желтоватый под ногами гравий, в руках поводок, на поводке голый Буш — движется на четырех конечностях рядом внизу.

Что это?

Как неловко…

Хорошо, людей нет.

Он смотрит по сторонам — а людей даже много — стоят на соседних дорожках, смотрят с газонов.

Буш вдруг поднимается и произносит:

— А теперь поменяемся, как договаривались.

Он видит знакомые лица — Меркель, японцев…

Буш уже расстегивает на нем пиджак, собираясь раздеть…

Фу, хорошо, жена включила громко радио в соседней комнате, и он проснулся до срока.

И сейчас, в середине дня, сон вспоминается с легкими мурашками по спине.

Переутомление явное, надо съездить с визитом куда-нибудь в Гваделупу.

Президент сначала хотел вызвать Буркова, а потом сам решил демократично прогуляться к подчиненному в кабинет.

Вышел в приемную.

Помощник за столом за странным каким-то занятием.

Гоняет серебряную монетку?

Ну да, «ать» — раздается — «ать».

Тот вскинул на шефа голову и хотел приподняться, но монетка оказалась совсем под рукой — «ать»…

Не иначе как Иванов изобретеньице от «оборонки» принес — любит похвастать.

Монета никак не давалась — то отпрыгивала быстро по лягушачьи, то, встав на ребро, катилась зигзагом.

«Любопытно, на что она реагирует? — Президент двинулся дальше. — На тепло? Просто на колебания воздуха?»

Он прошел по коридору, открыл нужную дверь — там, в приемной, секретарь находился за тем же занятием, поздоровался с ним, но даже не приподнялся, устремившись опять за серебряной целью — «ать, ать»…