Маргарита
Шрифт:
Чтобы увидели те, кто не слышит.
Чтоб ощутили высший предел человека.
Не божественный, нет, собственный свой великий предел.
Братья пойдут той же дорогой, и другие многие, которых лица сегодня он видел.
Они пойдут, а ему уже нет пути.
И не горько ему, а пусто.
Да,
Оттого, наверно, что не очень он умный, простой человек.
Человек.
Человек он.
Значит, и быть по сему — никто не ткнет в него пальцем, не станет показывать на него детям и не плюнет никогда на могилу — друг зароет его тайком, где никто не найдет.
Вот вам и всё
Осень уже попрощалась.
И в ближайшие дни совсем уберет уже малый оставшийся цвет.
По пустынной почти что Пятницкой шли четверо мужчин и женщина с превосходной собакой на поводке.
Нет, не совсем пустой была улица — редкие прохожие встречались им по пути, все здоровались, улыбались.
— Хорошо, когда мало людей, — сказал плотный, в длинном пальто, похожий на бандюка.
— Людей как раз много, — ответил ему длинный в шляпе с интеллигентным лицом.
Миновали небольшой внутренний скверик у старого особняка.
— Посмотрите, Мессир, — остановившись, проговорил в шляпе интеллигентный, — кто к нам пожаловал.
Статный человек впереди тоже остановился и повернул голову.
— А, неприкаянный.
— Послушаем, или ну его?
— Послушаем, Мессир, — произнесла женщина.
— Отчего же.
Группа повернулась и направилась в сквер, где стоял человек в сером чуть ниже колен балахоне, опоясанном, трижды, грубой неприятной веревкой, с опущенной головой, прикрытой подобием капюшона, на голых ногах были только поношенные сандалии.
Группа остановилась в центре скверика в нескольких метрах от человека.
Бандюк в длинном пальто хлопнул в ладоши, и статный человек сел в кресло — черное, офисное, которое его слегка крутануло.
— Мотов, ты доиграешься.
— Виноват, обшибочка вышла.
Он снова хлопнул в ладоши.
Кресло на мгновение потеряло контуры и снова их обрело — темного дерева, строгое, с высокой спиной.
— Ну и зачем ты явился? Он к себе не берет, и здесь знать не хотят? — сказанное, кажется, не очень понравилось ему самому, и следующие слова прозвучали чуть мягче: — Ладно, рассказывай, не зря же ты прибыл.
— Оставь их, пожалуйста, — тихо произнес голос.
— Вот как?
— Ни Он, ни Ты, ничего тут не сделаете.
Сидевший поиграл пальцами на деревянной ручке.
Козулинский чуть сдвинул шляпу
— Мнение специалиста, Мессир.
Человек борцовского склада сделал шаг вперед из-за кресла.
— Иуда прав, Мессир.
— Ты, Гелла, что скажешь?
— Не знаю.
— А глаза грустные почему?
— Обычные, Мессир.
— Мотов?
— Позвольте мне остаться при своем мнении, Мессир.
— Оставайся, но при каком именно мнении?
— Просто при своем мнении.
Пальцы опять поиграли по ручке.
— Итак, двое «за» при двух «воздержавшихся». Что ж… действуй, Козулинский.
Интеллигентный щелкнул три раза пальцами:
— Лямца, дрица, хоп…
— Цаца, — подсказала, прикуривая Гелла.
— Ну, цаца, не цаца, а результат будет тот же.
Шум покрыл улицу, люди засновали, обгоняя друг друга… трое подростков-школьников прошли через сквер, говорившие непонятно о чем из-за слишком малого числа нормативных слов.
— Да, — произнес Мотов, — интересно будет потом взглянуть на детей этих детей, — все на него посмотрели. — М-м, неудачная шутка, согласен.
Сны
Он идет по какому-то ухоженному парку, желтоватый под ногами гравий, в руках поводок, на поводке голый Буш — движется на четырех конечностях рядом внизу.
Что это?
Как неловко…
Хорошо, людей нет.
Он смотрит по сторонам — а людей даже много — стоят на соседних дорожках, смотрят с газонов.
Буш вдруг поднимается и произносит:
— А теперь поменяемся, как договаривались.
Он видит знакомые лица — Меркель, японцев…
Буш уже расстегивает на нем пиджак, собираясь раздеть…
Фу, хорошо, жена включила громко радио в соседней комнате, и он проснулся до срока.
И сейчас, в середине дня, сон вспоминается с легкими мурашками по спине.
Переутомление явное, надо съездить с визитом куда-нибудь в Гваделупу.
Президент сначала хотел вызвать Буркова, а потом сам решил демократично прогуляться к подчиненному в кабинет.
Вышел в приемную.
Помощник за столом за странным каким-то занятием.
Гоняет серебряную монетку?
Ну да, «ать» — раздается — «ать».
Тот вскинул на шефа голову и хотел приподняться, но монетка оказалась совсем под рукой — «ать»…
Не иначе как Иванов изобретеньице от «оборонки» принес — любит похвастать.
Монета никак не давалась — то отпрыгивала быстро по лягушачьи, то, встав на ребро, катилась зигзагом.
«Любопытно, на что она реагирует? — Президент двинулся дальше. — На тепло? Просто на колебания воздуха?»
Он прошел по коридору, открыл нужную дверь — там, в приемной, секретарь находился за тем же занятием, поздоровался с ним, но даже не приподнялся, устремившись опять за серебряной целью — «ать, ать»…