Мари из Порт-ан-Бессена
Шрифт:
Они добрались до вокзала. Остановившись, Мари внезапно спросила:
— У тебя есть деньги?
Одиль, порывшись в сумочке, нашла только смятые сто франков и мелочь.
— Это все?.. А в сберегательной кассе у тебя есть что-нибудь?
— Нет…
— Шателар что, не платил тебе?
— Платил лишь до тех пор, пока мы не стали жить вместе…
Мари пожала плечами и пошла купить два билета до Байо. Им оставалось около часа просидеть на скамейке в зале ожидания, и Мари все чаще и чаще сморкалась, а нос ее все краснел. Вокруг них были люди,
— Ты не думаешь, что он придет?
Нет! Мари в это не верила. И она не выказывала никакого волнения по поводу произошедшего с ее сестрой.
— Интересно, что он сделал с Марселем?..
— А почему ты думаешь, что он с ним что-нибудь сделал?
Через стеклянную дверь они видели поезд, уже полчаса стоявший на том же месте.
— Ты поживешь в Порте несколько дней, и у тебя будет время дать объявление…
— Объявление? О чем?
— О поиске работы…
Мари словно не чувствовала холода, вот только нос…
Она не любила, когда он у нее краснел, и пудрилась всякий раз, как сморкалась.
— Я могу переночевать у тебя?
— Пока не знаю…
Она два-три раза толкнула Одиль ногой, чтобы привлечь внимание к усатой тетке, но эта тетка Одиль никак не интересовала.
— Что такое?
— Ничего… Не дергайся, девочка…
Мари говорила «девочка» уже каким-то покровительственным тоном.
В Байо они опоздали на автобус и должны были ждать вечернего рейса, не зная, куда деться, потому что кинотеатры еще не были открыты. Но они хотя бы поели пирожных. Они ели их, прогуливаясь вдоль витрин, когда Мари, внезапно охваченная какой-то мыслью, остановилась перед одним из магазинов.
— Ты умеешь хоть немножко шить? — спросила она сестру. — Раз уж тебе нечего будет делать какое-то время, я куплю все необходимое, чтобы сшить мне белье.
Мгновение спустя, уже в магазине, она прошептала:
— Дай-ка мне твои сто франков… У меня не хватает…
Снова пошел дождь. В лавке пахло холстом и хлопком. Целый час Мари придирчиво изучала товар, прежде чем решиться на покупку; вышла она с мягким розовым пакетом.
— Твое дело — оставаться дома… И тогда тебе никто ничего не скажет…
Дело в том, что их дом на скалистой улочке пока еще принадлежал им.
Дядюшка Пенсмен должен был заниматься и домом, и отцовским баркасом, пришвартованным в гавани со всем необходимым на борту, хоть сейчас в море.
— Как бы то ни было, иди… А мне нужно в кафе… Я вернусь к тебе, и ночевать мы будем вместе…
— Точно?
На набережной они разошлись; моросил мелкий дождь. Тазовые фонари были зажжены, прилив почти закончился. Мари вошла в «Морское кафе», снимая свою шляпу; беглого взора вокруг ей хватило, чтобы понять: каждый на своем месте.
— Здравствуйте!..
— Иди-ка быстро переодевайся, а то хозяйка устроит тебе…
— Почему?
— Ты разве не должна была вернуться
— Я опоздала на автобус.
— Иди быстрей!
Мари отнюдь не спешила, напротив! Она никогда не тратила столько времени на переодевание и довольно долго просидела, ничего не делая, на краю кровати с чулками в руке, свесив голые ноги на пол.
Невозможно было бы объяснить, о чем она размышляет. Впрочем, это и не было размышлением. Сначала она ощущала лишь приятное тепло в груди; ей казалось, что надежды приобретают более ясные очертания. Потом, оглядывая свою мансарду и говоря себе, что все это ненадолго, она загрустила.
— Ну где же ты. Мари?
— Иду…
Она повеселела, и всех, кого знала, обслуживала с удовольствием, особенно стариков, которые приходили к ее отцу еще тогда, когда она была маленькой.
Затем она поела на кухне, на углу стола, подкладывая в суп побольше сметаны, когда хозяйка смотрела в другую сторону.
— Что ты делала в Шербуре? — спросила женщина, возившаяся с кастрюлями. Видела свою сестру?
— Да…
— Это она, кажется, живет с Шателаром? Он так и не собрался снарядить свой корабль? Капитан целыми днями торчит в кафе…
Можно было так и сидеть, есть и разговаривать, неопределенно думая в то же время совсем о других вещах, потом — еще о чем-то, достаточно занятном.
— Скажите, мадам Леон…
— Что?
— Я очень хотела бы несколько дней ночевать дома…
— С чего бы это?
— Моя сестра здесь…
— Которая у Шателара?
— Они больше не живут вместе. Может быть, она уедет в Париж, а пока…
И этим вечером в десять часов Мари открыла двери кафе, задержалась на мгновение у порога, накидывая плащ на голову, потом ринулась вперед, бегом пересекла набережную, перебежала мост, вскарабкалась по склону и пришла домой запыхавшись, как в годы, когда была маленькой.
В доме горел свет. Одиль еще не легла. Полено догорало в очаге, поскольку печи в доме не было. Большая родительская постель стояла в углу напротив шкафа. На столе керосиновая лампа освещала куски белого полотна.
— Что это ты делаешь? — забеспокоилась Мари, освобождаясь от плаща и сабо.
— Тебе штанишки…
— А размер ты мой знаешь, дурочка?
— Я прикинула, что чуть меньше, чем у меня…
Это был странный вечер, не похожий ни на какой другой. Одиль делала выкройку. Мари разговаривала, держа булавки во рту. Они едва не поругались, споря о том, как подрубать ткань.
— Что ты поела?
— Ничего… В доме же ничего нет…
— А ты, индюшка, не могла сходить к колбаснику?
Можно сказать, что Мари подчинила себе старшую сестру.
— Ты ляжешь у стенки… У тебя все еще такие же холодные ноги? Спокойной ночи.
— Как глупо… — вздохнула Одиль.
— Что глупо?
— Зачем он все-таки поднялся наверх.
Короткими фразами они поговорили в темноте еще немного, обо всем, что приходило в голову; мало-помалу постель стала нагреваться теплом их тел.