Мари
Шрифт:
Но, по правде говоря, вопросы такой высокой политики тогда были далеки для такого простого юнца, каким был я. А вот что дошло до моего сердца и заставило его болезненно сжиматься, так это сознание того, что если Анри Марэ и его друзья переселятся, то и Мари должна будет волей-неволей отправиться с ними и тогда я, как англичанин, не смогу быть в этой рискованной компании, Эрнандо де Перейра и сможет и будет…
На следующий день после возвращения в результате воздействия свежего воздуха, изобилия вызывавшей аппетит вкусной пищи и умеренной дозы понтака, — благородного капского вина, являющегося гибридом портвейна с бургундским, — я почувствовал себя настолько лучше,
Так случилось, что за несколько месяцев до этого один молодой англичанин из хорошей семьи, — его именовали достопочтенным Вавассером Смитом, — сопровождавший какого-то высокопоставленного родственника в Капскую колонию, забрел в наши края в поисках охоты, в чем я смог оказать ему посильную помощь. Он привез с собой кроме другого оружия, принятого в те времена, очень красивое мелкокалиберное ружье с пистонами — тогда еще совершенно новое изобретение. Оно было работы мастера из Лондона по имени Д. Пардей и стоило большую сумму из-за совершенства конструкции. Когда достопочтенный В. Смит, о котором, кстати, я с тех пор ничего не слышал, начал готовиться к отъезду в Англию, будучи молодым парнем с благородным сердцем, он в качестве сувенира любезно оставил мне это ружье, которое до сих пор находится у меня.
Это произошло примерно за шесть месяцев до того времени, о котором я пишу, и в течение этих месяцев я частенько пользовался этим ружьем для стрельбы по дичи, такой, как антилопы и дрофы. Я обнаружил, что это оружие величайшей точности боя на расстоянии до двух сотен ярдов, хотя, когда я пустился в отчаянную скачку в Марэсфонтейн, я не взял его с собой, потому что оно было одноствольное и с чересчур узким каналом ствола, чтобы при крайней нужде заряжать его разрывными пулями — луперами. Однако, вызвав Перейру, я решил использовать именно это ружье, и никакое другое… И не будь я владельцем именно такого ружья, пожалуй, я и не отважился бы на это состязание.
Тогда мистер Смит оставил мне вместе с ружьем большой запас специальных пуль и новых пистонных капсюлей, не говоря уже о прекрасном импортном порохе. Так что имея в достатке боеприпасы, я взялся за тренировку. Усевшись в кресле в ущелье рядом со стоянкой, через которое пролетало множество горных голубей на значительной высоте, я начал стрелять в них.
Теперь, в моем возрасте, я могу сказать без риска быть названным хвастуном, что у меня есть дар и это дар меткого стрелка, которому я обязан некоторой любопытной комбинации: рассудительности, быстроты глаза и твердости руки.
Я могу честно заявить, что в свои лучшие дни я не встречал человека, который смог бы побить меня в стрельбе по живым целям. Это я вскоре доказал, так как сидя в ущелье обнаружил, что могу сбивать большое количество быстрых горных голубей, когда они проносились надо мной, причем не дробью, а отдельными пулями…
Так что дни шли, а я практиковался, каждый вечер обнаруживая, что я делаюсь искуснее в этом ужасно трудном спорте. Я изучал все возможности своего ружья в зависимости от скорости полета птицы, ее расстояния от меня и осложнений, создаваемых скоростью ветра, и освещенностью в то или иное время дня. За это время я выздоравливал настолько быстро, что в конце недели был почти в своем нормальном состоянии и хорошо ходил пешком, правда, с помощью палки.
И, наконец, наступил этот полный событиями четверг и около полудня, — я долго лежал
Прибыв ко входу в Большую Лощину около четырех часов дня, мы с отцом были удивлены, увидев там много буров, мужчин и женщин, приехавших верхом или в тележках.
— Боже мой, — сказал я отцу, — если бы я знал, что из-за состязания в стрельбе будет такая суета, я не думаю, что смог бы в нем участвовать.
— Гм, — ответил он, — я думаю, что здесь другое дело, далекое от вашего состязания. Я не сделаю большой ошибки, сказав, что все это устроено для оправдания публичного собрания в укромном месте, чтобы отвлечь внимание властей от подозрительного запаха собрания…
В сущности говоря, мой отец, видимо, был прав. Еще до того, как мы прибыли сюда, большинство буров после долгих споров решились, наконец, стряхнуть пыль колонии со своих ног и искать для себя дом в новых краях, на Севере. В настоящее время мы были среди них и я заметил, что у всех лица озабоченные и растерянные. Питер Ретиф бросил на меня взгляд, когда мне помогали выбраться из тележки отец и Ханс, которого я взял с собой, чтобы он заряжал оружие, и некоторое время смотрел с недоумением. Очевидно, его мысли были где-то далеко. Затем, он, видимо, все вспомнил и весело воскликнул:
— Ба! Да ведь это наш маленький англичанин прибыл на состязание как человек, который всегда держит слово. Друг Марэ, прекратите разговоры о своих потерях, — это он сказал предостерегающим тоном, — поздоровайтесь с ним.
Тогда подошел Марэ и с ним Мари, которая залилась румянцем и улыбалась, но мне показалось, что сегодня она выглядела уже взрослой женщиной больше, чем когда-либо до этого; теперь она как бы уже оставила позади свое девичество и столкнулась лицом к лицу с реальной жизнью и всеми ее заботами. Следуя за ней, близко, очень близко, как я моментально заметил, шел Эрнан Перейра. Он был даже еще шикарнее одет, чем обычно, и держал в руке красивое новехонькое одноствольное ружье, также снабженное пистонными капсюлями, но с чересчур большим каналом ствола для охоты на гусей.
— О, так вы уже снова чувствуете себя хорошо, — сказал он доброжелательным голосом, который, однако, звучал не совсем искренне. В действительности мне показалось, что он желал мне совсем другого…
— Прекрасно, минхеер Аллан, я готов отстрелить вашу голову. Ха, ха, ха! (Он, конечно, шутил, но я подозреваю, что охотно сделал бы это). Уверяю вас, что кобыла уже почти моя, потому что я здорово напрактиковался, не правда ли, Мари, что известно всем аасфогелям (грифам) в округе.
— Да, кузен Эрнан, — сказала Мари, — вы действительно практиковались, но то же самое, пожалуй, делал и Аллан…
К этому времени компания буров собралась вокруг нас и начала проявлять большой интерес к нашему незаконченному спору, что было совершенно естественным для людей, редко выпускающих ружье из рук и считающих, что стрельба является прекраснейшим из искусств. Однако им не разрешили задерживаться здесь долго, ибо кафры сказали, что гуси начнут свой послеполуденный полет примерно через полчаса. Так что всех зрителей попросили расположиться под отвесным обрывом ущелья, где их не заметили бы пролетающие птицы, и где им было предложено соблюдать тишину.