Маримба!
Шрифт:
– Аплодисменты обязательно нужны? – уточнила я.
– Овации, мам, овации! – засмеялась Катька. – Ну конечно, нужны! Сама подумай – он увидит, что я не просто для него старалась, а пела на концерте!
– Кать, все это какая-то суета… Но решай сама, я не лезу. Овации так овации…
Я пришла вместе с ней на запись, подивилась, как хорошо, по-взрослому, она спела такую женскую песню, как волнующе звучат низкие грудные ноты, как легко летят верхние…
– На пользу пошла тебе эта история, – сказала я ей потом.
– В
– В смысле петь лучше стала. Пение – это глубоко физиологический процесс, на самом деле.
– Да… – рассеянно согласилась Катька. – Как ты думаешь, ему понравится?
– Это просто не может не понравиться, Катюнь… И ему понравится, и другим Йонасам… А уж вторая песня…
Вторую песню, веселую колумбийскую, Катьке помог сделать еще один учитель, молодой, симпатичный, преподающий ритмику, изумительно танцующий, хорошо поющий, в которого влюблены многие учительницы в школе – молодые и постарше. Про старшеклассниц я даже не говорю. Во время песни он выходил на сцену, загадочно смотрел на Катьку, делал вокруг нее несколько сложных па, а потом в проигрыше подхватывал ее, и они с упоением плясали латиноамериканский танец, зажигательный, яркий танец жизни и страсти. Я с сомнением представила себе Данилевского, который смотрит этот номер, но решила Катьку заранее не расстраивать. Рассердится так рассердится, тогда и будем волноваться и думать, чем успокоить ревнивого и бдительного отца.
– Мамуль, не пора пирог вынимать?
Я взглянула в духовку.
– Нет еще. Но запах слышишь яблочный? Скоро, значит.
– Я научусь еще что-нибудь готовить, хорошо? Я передумала, я все-таки буду готовить.
Я покосилась на Катьку, которая, старательно записав рецепт шарлотки, закрыла тетрадку и пододвинула к себе планшет.
– Хорошо. Научись.
– Тебе ничего не надо в Интернете посмотреть?
– Нет… А хотя… посмотри прогноз на завтра, ладно? Какую из двух пар рваных туфель мне надевать… С оторванным бантиком или с оторванным каблуком.
– Мам! – Катька отложила планшет. – Почему ты ничего себе не покупаешь?
– Мне ничего не идет.
– И что теперь, в рванье ходить? – Она побежала в прихожую. Принесла мне на выбор розовые лодочки, красные туфельки с прозрачным бантом и новые шикарные босоножки на каблуках, которые помогли создать образ далекой красавицы, думающей и в дождь, и в ветер про него. – Вот, примерь мои туфли. У нас же один размер.
– Размер один, возраст разный. Успокойся. Я куплю себе что-нибудь. Пойду завтра и куплю. Или послезавтра.
– Тогда не прибедняйся, хорошо? – Катька нежно посмотрела на меня. – А то я чувствую себя ужасно. Так… погода… в Москве?
– Нет, в Литве! Ну а где еще – в Москве, в Хорошево-Мневники какая погода?
– Отдельно про Хорошево не пишут, а в Москве… Дождь и холодно… Спрошу Лео, как у него… Идет ли дождь, светит ли ему без меня холодное балтийское солнце…
– Вряд ли… – улыбнулась я.
Я услышала характерный сигнал сообщения.
– Вам пишут? – улыбнулась я. – Что о вас скучают?
Катька
– Кать?
Она подняла на меня глаза.
– Все хорошо?
– Мам… Прочитай сама…
Leo. У меня все хорошо. Прости, я сейчас не могу разговаривать. Я со своей девушкой.
– Хоть бы смайлик грустный поставил… – как-то очень спокойно проговорила Катька. – Козел.
– Катюня! Не надо!
– Что – «не надо»? Что? Слова выбирать, да? Какие? Дворянские? Чтобы прабабушки в гробах не переворачивались от моего мата?
– Не думаю, что тебе стоит сейчас ругаться матом, – сдержанно проговорила я.
– Тем более я не умею, – процедила Катька. – Мать не научила.
– Катя… Возьми себя в руки.
– Хорошо, извини. Как его назвать? Тупая литовская свинья?
– Подожди, Катюня. Я понимаю, что ты в ярости. Тебе обидно. Но… может, мы что-то не так поняли? Может, он пошутил? Дразнит тебя? Какая девушка у него, откуда?
– Появилась девушка, он мне сразу об этом написал. Просто правду написал, понимаешь? Ты же говорила мне, что он идиот, минимозг.
Я не стала напоминать Катьке, что это ее собственное наблюдение, и лишь неопределенно кивнула.
– И кто она, интересно? – Катька резко откинулась на стуле. – Продавщица из ларька?
– Кать, ты не кипятись. Даже если и продавщица. Там такие красотки есть… Любой за ними побежит. И потом… это все как-то… не так… Ну пришли ребята, друзья его, каждый со своей девушкой, а девушки привели подругу, какую-нибудь Кристину…
– Почему Кристину?
– Ну не знаю. Кристину, и все. Или… другую Кристину… Не вспоминается просто никакое другое имя. И Кристина эта подсела к твоему Лео… Дело молодое…
– Нет! – Из Катькиных глаз брызнули слезы.
Вот зачем все это? Заранее можно было предугадать финал… Нет, я не права. Нельзя никогда заранее предугадывать, что будет. Все равно все будет по-другому, чем мы думаем. God knows we don’t. Бог знает – мы нет. Человек предполагает, бог располагает. Занимался бог конкретно Катькиной историей? Не знаю. Смотря что иметь в виду под словом бог.
Я увидела, что Катька что-то пишет. Она занесла руку, чтобы отправить письмо, подумала и повернула мне планшет.
– Мам, так нормально? «It’s ok. It was nice to talk to you. Bye!» «Все хорошо. Было приятно с тобой поговорить. Пока!» Да, и обязательно смайлик. Самый веселый.
Я хотела сказать, что я бы не так написала… И не стала говорить. Я все свои письма уже написала. И получила ответы. Самый лучший ответ, который я получила в своей жизни, сидит сейчас передо мной с закушенной губой, изо всех сил старается сохранить силу духа, не плакать, уйти с гордо поднятой головой. Не буду ничему учить, потому что не знаю, как надо.