Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси
Шрифт:
— А все за то, что кричали Нагие об убийстве. Им бы добрых людей послушаться — про мамкин да нянькин недосмотр толковать. На баб государю жаловаться — самим рук да языков не распускать. Что толку бунтовать, когда царевича не стало.
— Не стало все-таки, Василий Иванович?
— Чего добиваешься, брат Дмитрий? Не должно было его быть, и весь сказ. Лучше думать давайте, как с Земским собором быть. Не признает собор царицу Арину.
— Что и говорить, само такое дело не свершится. Тут постараться надо. Крепко постараться.
Тем разом без свидетелей
На восток королевское величество и не оглядывается. Север ему нужен. Все счеты с родней своей шведской свести не может. Злобный. Нетерпеливый. Никого не уважит. Никому слова почтительного не отыщет. Да и как такому простить, что после пожара в Кракове, на Вавеле, польскую столицу поближе к своим шведам — в Варшаву перенес? О том и речь за столом вели.
Гонец — из шляхты. От князя Хворостинина. За стол усадили, угостили как положено. Отдохнуть дали. Потом уж сказать о новостях.
— Великий княже, сумятица в Кремле. Великая сумятица. Спасибо еще траур не прошел, а кончится — быть смуте великой.
— О царице не говорят больше?
— Какая там царица! Боярская дума народу что ни день поясняет: целовали они крест государыне — не чернице. Где это видано, чтоб чернице дела мирские вершить.
— Верят?
— По-разному, княже. Тебе ли людишек не знать: на словах одно, а про себя другое. У нас, знаешь как, все прикидывают: где выгода, где расчет. Бабы — другое дело. Им бы повыть, поголосить: за кого, за что, сами не разумеют. Ими попы командуют. Умеют, ничего не скажешь!
— А о ком говорят?
— Да вроде трое определилися. О них вернее всего Боярская дума толковать станет. Тут уж первыми братья Романовы — Федор да Александр Никитичи.
— Погоди, шляхтич, до нас слухи доходили, будто старшего из Романовых уже избрали, а боярина Годунова убили. Врали, что ли?
— Как тут скажешь. Не столько врали, сколько надеялись: а вдруг чудо такое случится.
— Не случилось?
— Нет, где там! Не расторопны они, Романовы-то. Отец ихний — вот тот ловок был. Ума — палата. В шведском походе 1551 года участвовал. Сколько лет в литовских походах на воеводском месте провел — охулки на руку не положил. Дворецким и боярином стал — в народе так и говорили: за дело. Не по одному родству с покойной супругой царя Ивана Васильевича, Анастасией Романовной. Умер рано — вот беда. Царя Ивана Васильевича всего-то на один годик пережил. Коли молодых Романовых нынче называют, то за его заслуги, за отцовскую добрую славу.
— А сами братья? Знаешь ли их, достойный шляхтич?
— Как не знать. Таких на торгу не потеряешь! Из себя видные, шумливые, что одеться, что покрасоваться любят. Александр-то Никитич в год смерти родителя во дворце находился при приеме литовского посла. На следующий год его Годунов
— А со службой-то у него как, достойный шляхтич? Разумен ли?
— Годунов его не то что привечал, боялся. Куда как боялся. Через год после смерти его родителя в бояре возвел, наместником Нижегородским назначил. В 1590 году дворовым воеводой ходил Федор Никитич в шведский поход. После него стал наместником Псковским.
— Псковским? Так не он ли с посланником императора Рудольфа тайные переговоры вел? Слухачи доносили: искал жениха для новорожденной племянницы, дочери государыни Ирины? С послом Варкочем?
— Он и есть. Ненавидеть Годунова, может, и ненавидел, а виду до времени не подавал. Сейчас — другое дело. Эх, кабы ему-то престол достался!
— Боярская дума за него?
— Великий господине! Да за кого Боярская дума стеной встанет? «Нет» — то они хором скажут, не запнутся. А вот «да» сквозь глотку у них никогда не пройдет: только о себе будут думать. Согласия тут у них от веку не бывало и не будет.
— Хорошо сказал, достойный шляхтич! Очень хорошо! Где бы высокая шляхта ни собралась, нигде толку не будет — дело известное. Значит, и другие имена называют? Чьи же? Не бояр ли Шуйских? Знатностью-то мало кто с ними потягаться может, не правда ли?
— Правда, правда, великий княже, только… Только о Шуйских нынче и речи нет.
— Отчего же? Разве не от старшего сына князя Александра Невского они свой род ведут? Да и много их — братьев?
— Опасаются Шуйские, вот дело какое. В опричнину-то им каково было. Да и Годунов именем государя Федора Иоанновича правил. Так понимать надо, рады-радешеньки, что в Москве — не в ссылке. Силы, так скажем, еще не набрались. Вот князь Мстиславский — иное дело. О нем кто только не толкует.
— Шутишь, достойный шляхтич! Это что же сын того боярина, который брал Мариенбург, Феллин, осаждал Ревель, а потом Москвы от хана Девлет Гирея не уберег? В измене обвинен был?
— Великий княже, кто Богу не грешен, царю не виноват! Ну, не повезло тем разом боярину — что ж, сразу и измена? Это для покойного государя Ивана Васильевича кругом одни христопродавцы были, а на деле-то разве так?
— Не о том толкуешь, достойный шляхтич. Мне царь Иван Васильевич незадолго до кончины писал, что держит подозрение на боярина Ивана Мстиславского в неких изменных винах. Так ведь это после Девлет Гирея лет-то уж никак не менее десяти прошло.