Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси
Шрифт:
— Гонец! Гонец от брата твоего, Марыню! Примешь ли? Новостей множество! Провизии доставил, вина ящик. Поторопись, цуречко, ему охота немедля в обратный путь пуститься. Время, говорит, тревожное а тут с купцами можно…
— Ясновельможный отец не поинтересовался: вместно ли царице принимать какого-то посланца. Ясновельможный отец может передать мне его новости, а там будет видно— нужно ли его принимать.
— Боже праведный! Что за дворские обычаи! Ты забываешь, дочь моя, мы всего лишь пленники и не можем…
— Пленники,
— Но твой брат нуждается в деньгах. Очень нуждается, и есть возможность ему сейчас их переслать.
— Опять деньги! У меня их нет. Брат получает содержание, как и мы все. Почему я должна отказывать в самых незначительных удобствах собственному двору, чтобы улучшить обстоятельства жизни брата и его нескончаемых приятелей?
— Но к кому же еще ему обращаться, Марыню? Ты несправедлива, цуречко. И разве этот, как ты его называешь, самозваный царь не обязан содержать нас?
— Но это я, я — царица Московская, не собираюсь пользоваться его милостями. Если бы брат думал о том, как вернуться в Москву, как вернуть престол!
— И ради своих фантазий и амбиций ты готова подвергать опасности жизнь родных!
— Но ясновельможный отец не говорил таких слов, когда отправлял дочь в неведомую Московию, когда раз за разом получал дорогие подарки и торопил ее, чтобы получать все новые и новые сокровища, доставшиеся, в конце концов, королю Зигмунту. Тому самому Зигмунту, перед которым отец заставлял унижаться только что обрученную с московским монархом дочь. Тому самому последышу Ягеллонов, который в трудную минуту и не подумал прийти ей на помощь.
— Ты полна горечи, дочь моя, и не всегда справедливо судишь о решениях отца. Я думал о твоем будущее.
— Вот оно мое будущее, о котором ясновельможный отец так беспокоился и которое свелось к выклянчиванию денег у какого-то ничтожного человечишки, повинного во всех неудачах моего супруга и моих собственных. Вам не стыдно, отец? Вам не стыдно?
— Марыню, это все результат твоего постоянного одиночества. Ты молишься, и это хорошо, но нельзя забывать…
— Я приняла решение. Мне не нужен ваш гонец. Можете поступать с ним как хотите.
— А деньги…
— Денег у меня нет.
— Но так не можно, Марыню. Я уже обещал…
— Как тогда в Москве, перед нашим венчанием?
— Да уж, как неловко поступил мой покойный зять, упокой, Господи, его душу…
— Не смейте так говорить о государе! Не смейте служить по нему панихиды! Вы один постоянно настаиваете на его кончине. Только вы! И это на руку московскому боярину!
— Но у меня нет оснований думать иначе, дочь моя. Его страшная кончина…
— Вы видели эту кончину? Вы были около государя? Вы посетили место издевательств над телом на Торгу? Нет?
— Но другие…
—
— Все люди, Марыню.
— Тогда почему же все люди, на которых вы изволите ссылаться, восстают по всей стране именем государя, ради государя? Они не требуют денег на застолья — они сражаются, подвергают свою жизнь ежечасной опасности. Вы знаете, сколько городов отказалось от власти Василия Шуйского и сколько собирается отказаться? А Болотников? Вы слышали это имя — Иван Болотников?
— Это шляхтич?
— Шляхтич? Это человек, который увиделся с государем в литовских землях и теперь поднял народное войско, чтобы защитить царя Дмитрия Ивановича.
— Когда увиделся? Ты бредишь, Марыню?
— Я брежу? Я?
— Но где этот человек мог видеться с государем? Когда?
— Недавно. Сейчас.
— Ты хочешь сказать, что государь все-таки жив?
— Не я хочу сказать, так есть на самом деле.
— Но почему же он не дает о себе знать? Почему не возвращается в Москву? Тем более, как ты говоришь, его все готовы поддерживать и так охотно берутся за оружие. Не становишься ли ты жертвой собственных иллюзий, цуречко?
— Откуда ясновельможному отцу знать, дает или не дает о себе вести мой супруг? Государь поступает так, как необходимо. А сведения о нем я получаю постоянно.
— Бог с тобой, Марыню! Каким образом?
— И ясновельможный отец думает, что я проболтаюсь о своих связях, чтобы они стали предметом обсуждений на ваших застольях? Чтобы разнесенные пьяной шляхтой дошли немедленно до боярина Василия?
— У тебя завелась секреты от отца?
— Ясновельможному отцу не кажется, что государыне естественно далеко не во всех случаях посвящать в свои дела подданных?
— И ты надеешься…
— Надеюсь! Надеется найти своего подлинного правителя народ московский. Его государыня знает — знает наверняка.
— И все же, согласись, твое положение достаточно странно.
— С вашей точки зрения. Только с вашей. Я нахожу его совершенно естественным, сообразуясь с тем, что происходит в стране. Боярином Василием недовольны все.
— Ты назвала какое-то русское имя, цуречко.
— Болотников? Что ж, тут никаких особых секретов нет. Через князя Шаховского, воеводу Путивльского, он получил возможность на западных землях встретиться с государем, чему содействовал Михайла Молчанов.
— Ах, вот почему моя дочь так Таинственно и, если не сказать, двусмысленно, принимала этого шляхтича.
— Ясновельможный отец забыл римскую поговорку. Она верна и в наши дни: жена Цезаря вне подозрений. И отец мог подумать, чтобы я и замаравший руки в детской крови русский шляхтич….
— Нет, нет, дочь моя, я только пошутил.
— Дурацкая шутка. Молчанов оказал неоценимую услугу нам с государем, отыскав Ивана Болотникова.
— Отыскав? Он нанял его? Как военного командира?