Марина
Шрифт:
Ну а почему ты все–таки не сказала мне, что он звонил?
— Я же объяснила…
— Мало. — Значит, ты плохо слушал. И вообще забываешь, что я до сих жила, а не спала летаргическим сном. Даже ради тебя не могу сбросить со счета предыдущую жизнь и старых… друзей.
Этими словами она будто ударила меня. Хорошенькое дело — выходит замуж за меня, а думает про каких–то друзей, которые, если уж на то пошло, должны быть для нее пройденным этапом. Друзья! Технари, которые всю жизнь будут толочься в узком мирке своего производства, в то время как мы с ней…
— Хочешь есть? — она спросила мягко и примирительно, наверное
— Нет, я был в шашлычной.
Она расстроилась. Не любит, когда я обедаю не дома.
— Нечего тебе целыми днями торчать на кухне и готовить.
— Но мне это нравится.
— А по–моему, ты скупая..
— Я скупая?!
Я шутил, а она чуть не плакала.
— У меня еще не было случая быть скупой, — совершенно серьезно сказала она, — я никогда не была богатой.
Удивительная у нее способность не понимать шуток, обижаться и делаться совершенно чужой. Такой чужой, что и не подойдешь. Я решил рассказать ей что–нибудь смешное, авось перестанет дуться.
— Сегодня на репетиции у Самого была такая хохма… Никифоров должен ударить Сидорова. Сидоров падает…. Он всегда падал в одно место, а сегодня упал в другое, потому что вчера, на репетиции второго состава, Сам изменил мизансцену…. А Никифоров не знает. И вот, не обращая внимания на упавшего Иванова, он подходит к тому месту, куда Иванов падал раньше, и начинает поднимать с пустого места несуществующий предмет… А Иванов валяется…
Она расхохоталась. Потом, подумав, сказала:
— Да, мне говорили, что Самому важнее всего результат и он плохо учит своих студентов элементарным вещам…
Ну, ясно. Она говорит это в воспитательных целях. Как это раздражает меня! Да и вообще — шито белыми нитками.
— Сам — гениальный режиссер. Он еще переплюнет Товстоногова, а тебе нравится въедливость нашего Мастера, потому что он бескрыл. Да весь четвертый курс говорит, что наш Мастер старый маразматик.
Я еще не договорил, но уже понял, что мы поссоримся. Но ведь я был прав. Я! И я должен был объяснить ей это, чтобы она тоже поняла.
— Неужели ты не видишь, что он не ушел дальше Островского? Вот посмотришь, он так и будет пичкать нас Островским. Купцами и сватьями. И всей этой мертвечиной.
— Стасик, ты дурак… — спокойно сказала она и перестала сердиться.
— Почему это дурак? Почему это чуть что — и я дурак? Другие обо мне другого мнения. Я не дурак…
— Если не дурак, то предатель.
Вечно она сводит все к предательству. Почему это, если я учусь у Мастера, я должен на него молиться? Все знают, что Сам большой режиссер, а Мастер вышел в тираж. Потому он и пристает к нам со всякими мелочами, что ему не хватает глобального мышления. А Маринка сердится на Самого потому, что он не ее взял к себе в спектакль, а меня. Как только меня кто–то отличит, так она сразу начинает коситься на этого человека. Это элементарная зависть. Она вообще завидует мне, обычная бабская зависть, больше ничего. И потом, она же чувствует, что сама–то занимается все хуже. Ермакова говорила, что и Мастер ею недоволен, хоть ему, вообще–то, немного и надо, лишь бы чистенько и гладенько. Но я, конечно, ей этого не сказал. Тут опять как сумасшедший зазвонил телефон. Она ринулась было на звонок, но хватит, голубушка. Уж лучше я сам подойду и хотя бы узнаю, кто звонит. И я сам пошел к телефону. Звонила Алина. Я так обрадовался, что даже забыл спросить, откуда
— Ты можешь на репетицию завтра? А то Сам хотел прийти посмотреть мой отрывок…
Я собирался сказать, что не могу, но не сказал. Почему? Не знаю.
— Сам очень интересовался тобой, этим не стоит пренебрегать. Он помаленьку избавляется от своего старья в театре и хочет набрать молодых ребят…
Как я все–таки благодарен Алине! И вечно она меня поднимет, окрылит, обнадежит. По сравнению с Маринкой…
Кто звонил? — спросила Маринка. — Лагутин, — зачем–то ответил я. — Сказал, что завтра обязательно на репетицию к Самому…
— А как же… — начала она и покраснела.
Я понял, в чем дело, но ведь репетиция с Самим важнее, чем какая–то пошлая женитьба. У Ксанки с Игорем этот отвратительный дворец бракосочетания был до ужаса вульгарен, я так и сказал Маринке.
— А я всем рассказала, что завтра, — тихо сказал она.
Ей важно, что рассказала! Не моя любовь, а чтоб кто–то что–то узнал! Ради того, чтоб дать по шее бывшему своему Сереженьке, она готова на что угодно. Я бы не поверил, если б мне раньше сказали, что Маринка так жалка.
— Уж не обижаешься ли ты? — спросил я.
— Нет, ничего, — ответила она.
Потом она взяла себя в руки, была очень хорошей и веселой, даже не стала ругаться, когда Иванов все–таки пробился к нам и наговорил по телефону гадостей про меня. Я слышал, как она пела на кухне, перемывала посуду, потом сказала, чтоб я снимал рубашку, пошла стирать в ванную и, кажется, там тоже пела, — по крайней мере я, кроме плеска воды, слышал ее голос. Она так долго не выходила из ванной, что я уснул.
Я был очень благодарен ей за то, что она все поняла. Не девочка все–таки — актриса. Но у кого Алина взяла мой телефон? И вдруг ей рассказали про Марину? Это бы ни к чему. Ну да ладно, как–нибудь. Завтра я надену розовую рубашку с погончиками и строчкой на воротнике и рукавах. По–моему, мне она идет больше всего. Алина отличила меня, когда я был в этой рубашке
МАРИНА МОРОЗОВА
Я знаю, что это все. В первый раз, что ли? Знаю, что в таких случаях ничего не объясняют, не говорят, чем ты не угодила, потому что и сами не знают. Разлюбил. Вот и все. Эта их любовь какая–то странная — необъяснимо приходит и необъяснимо уходит. И нечего упрекать, нечего вспоминать, говорить: «Помнишь, ведь ты же сам…» Не я первая, не я последняя, да и не впервые у меня такое. Пора привыкнуть. По теории вероятности. если тебе один раз упал на голову кирпич, то именно у тебя есть шанс получить и второй раз.
Но, может быть, и не надо жалеть? Что хорошего принес в мою жизнь Стасик? Намного ли изменилась моя жизнь от того, что он живет тут у меня вместо Жанки?
Боюсь, что если что и изменилось, то в худшую сторону. Те же толпы ненужных мне, чужих людей. Только если к Жанке приходили люди более–менее приличные, хоть с виду, то Стасик таскает всех подряд, да еще заставляет меня присутствовать при беседах. Недавно тут привел ребят с курса Самого, каких–то удивительно наглых и громогласных. На следующий день ко мне подошла Эммочка, жена Кирилла, и сказала, что слышала, как ее однокурсники обсуждали поход к нам.