Марион Фай

Троллоп Энтони

— Какое затруднение? — Она, однако, прекрасно знала какое.

— Джордж Роден был бы слишком близко от нас.

— Я никогда бы с ним не видалась без твоего разрешения.

— Я бы не разрешил. В этом и заключалось бы затруднение. Он бы стал убеждать меня и мне пришлось бы сказать ему, что я не могу позволить ему бывать у нас, иначе, как с разрешения отца. Об этом и думать нечего. А потому, говорю я, встретилось бы затруднение.

— Я никогда бы с ним не видалась, — иначе, как с твоего дозволения, не писала бы ему, не получала бы от него писем. Ты не должен предполагать, что я отказалась бы от него. Никогда я этого не сделаю. Буду жить, как жила, и ждать. Когда девушка позволила себе сказать мужчине, что любит его, по моим понятиям, она не может отказаться

от него. Есть вещи, которых изменить нельзя. Я могла бы отлично жить, не думая о нем, если б не позволила себе полюбить его. Но я это сделала, и теперь он должен быть для меня всем.

— Жаль, что так случилось.

— Да, так случилось. Но если ты возьмешь меня в Гендон, я никогда не буду с ним видаться, пока не получу разрешения папа. Мой долг повиноваться ему — но не ей.

— Мне это не совсем ясно.

— Я для нее больше не дочь, а потому она для меня больше не мать. Она охотно бы отделалась от нас обоих, если б могла.

— Ты не должна приписывать ей таких мыслей.

— Если б ты видел ее так часто, как я, ты бы понял. Она ненавидит тебя почти так же, как и меня, хотя не может так легко этого обнаружить.

— Очень понимаю, что она ненавидит мои воззрения.

— Ты стоишь у нее на дороге.

— Конечно. Естественно, что женщина желает забрать все лучшее для своих родных детей. Я сам иногда находил, что жалости достойно, что у Фредерика есть старший брат. Подумай, какой бы из него вышел славный молодой маркиз, тогда как я совсем не в своей стихии.

— Это вздор, Джон.

— Мне следовало бы быть портным. Портные, мне кажется, вообще величайшие бедняки, скептики и патриоты. Если б изощрялись мои природные способности трудностью содержать жену и детей на несколько грошей в день, я право думаю, что мне удалось бы сделать что-нибудь, что выдвинуло бы меня из толпы. Теперь же я ни то ни се, ни рыба ни мясо. Понимаю, что я — возмутительное существо для души, преданной маркизам. Я вовсе не склонен к аристократическим утонченностям. У милэди три сына, из которых каждый был бы безукоризненным маркизом. Можно ли требовать, чтоб она не думала, что я стою у нее на дороге.

— Но она знала о твоем существовании, когда вышла за папа.

— Конечно, знала; но это не изменяет ее натуры. Мне кажется, я нашел бы в себе силы простить ее, хотя бы она попыталась отравить меня, до такой степени стою я у нее на дороге. Мне иногда приходило в голову, что мне следовало бы пожертвовать собою, отказаться от своих надежд, превратиться в Джона Траффорда — с тем, чтобы уступить дорогу ее юным лордам.

— Это вздор, Джон.

— Во всяком случае, это невозможно. Достигнуть этого я мог бы одним путем — всадивши себе пулю в лоб, что не было бы согласно с моими понятиями о жизни. Но ты ни у кого не стоишь на дороге. Ничего нельзя выиграть, отравив тебя. Если б она убила меня, в этом был бы какой-нибудь смысл; но мучить тебя побуждает ее низкое честолюбие. Она боится, чтобы ее собственное положение не пострадало от твоего неравного брака. Если б она убила меня ради маленького Фреда, в этом было бы что-то благородное. Она добилась бы чего-нибудь для того, кто, конечно, дороже ей всего на свете. Но относительно тебя это самое подлое тщеславие; и я этого не потерплю.

Разговор этот происходил в начале октября, когда они уже провели несколько недель в Траффорд-Парке. Гэмпстед, по своему обыкновению, приезжал и уезжал, никогда не оставаясь у них более двух или трех дней подряд. Лорд Кинсбёри, которому все было как-то неловко, рыскал по целому графству, присматривая за своей собственностью, проводя день другой у кого-нибудь из приятелей. Маркиза не пожелала приглашать к себе друзей, объявив мужу, что семейству не до веселья, благодаря «прелестному» поведению его старшей дочери.

Никто не пытался стрелять фазанов, так велико было общее уныние. Мистер Гринвуд был в Траффорде и проводил очень много времени в обществе милэди. Хотя он всегда соглашался с маркизом насчет его прежних политических принципов, тем не менее ум его был так устроен, что он вполне сочувствовал милэди

относительно позора и ужаса, какие заключаются для аристократических семейств в унизительных союзах и сношениях. Он не только сочувствовал маркизе в деле почтамтского клерка, он сочувствовал ей вполне и насчет лорда Гэмпстеда. Мистер Гринвуд вздыхал и стонал, когда они с милэди обсуждали будущность дома Траффордов. «Пожалуй хорошо, а пожалуй и нет», так он милостиво выражался в разговорах с маркизой, — когда аристократ разрешает себе либерализм в политических убеждениях; но ужасно подумать, чтобы наследник громкого титула снизошел до мнений достойных радикала-портного. Мистер Гринвуд соглашался с лордом Гэмпстедом насчет портного. О лорде Гэмпстеде, казалось ему, можно только скорбеть, действовать тут нельзя. Ничего, думалось ему, нельзя предпринять относительно лорда Гэмпстеда. Время, — время, которое многое разрушает, но многое и врачует, — несомненно окажет свое действие; так что лорд Гэмпстед пожалуй доживет до того, что будет также энергически поддерживать свое сословие, как любой герцог или маркиз. Или может быт Господу угодно будет взять его. Мистер Гринвуд заметил, что предположение это встречается благосклоннее, а потому, не теряя времени, принялся за список пэров, и нашел двадцать примеров тому, что в течение полувека титул наследовал второй брат. По-видимому, особая смертность господствовала среди старших сыновей пэров. Это было утешительно. Но здесь не было такого основания для решительных действий, какое в настоящую минуту существовало по отношению к лэди Франсес. На этот счет друзья совершенно сходились во мнениях.

Мистер Гринвуд видел невозможного молодого человека, и мог стать, как он совершенно невозможен во всех отношениях — как он вульгарен, развязен, невежествен, дерзок.

По мнению мистера Гринвуда, молодых людей следовало разлучить, хотя бы для этого пришлось прибегнуть к самым строгим мерам. Мистер Гринвуд постепенно научился отзываться о молодой особе с очень незначительной долей того уважения, какое выказывал к прочим членам семьи. Этим путем милэди научилась смотреть на лэди Франсес, точно она вовсе и не лэди Франсес, — а какая-нибудь дальняя родственница, Фанни Траффорд, девушка с дурным вкусом и нехорошим поведением, которая к несчастью попала в семью, благодаря ложным понятиям о милосердии.

Дела так шли в Траффорде, что Траффорд едва ли был лучше Кенигсграфа. В Кенигсграфе не было мистера Гринвуда, а мистер Гринвуд несомненно значительно усилил неприятности, которые приходилось выносить бедной лэди Франсес. В этих-то условиях она написала брату, прося его приехать к ней. Он приехал, и между ними произошел вышеприведенный разговор.

В тот же день Гемпстэд виделся с отцом и обсудил с ним вопрос.

— Что ж ты хочешь, чтобы я делал с ней? — спросил маркиз.

— Позвольте ей жить со мною в Гендоне. Если вы предоставите дом в мое распоряжение, все остальное я приму на себя.

— Хочешь зажить своим домом?

— Отчего же нет? Если бы я убедился, что оно мне не по карману, я бы отказался от охоты с гончими и держался одной яхты.

— Дело не в деньгах, — сказал маркиз, качая головой.

— Милэди никогда особенно не нравился Гендон.

— Да и не в доме. Я бы с удовольствием тебе его отдал. Но как могу я отказаться от наблюдения за твоей сестрой, когда я знаю, что она расположена поступить именно так, как не должна.

— Но там она не сделает этого скорей, чем здесь, — сказал брать.

— Он был бы совсем близко от нее.

— Можете быть уверены, сэр, что нет двух человек, которые больше руководились бы чувством долга, чем моя сестра и Джордж Роден.

— Она исполнила свой долг, когда позволила себе стать невестой такого человека, не сказав вы слова никому из семьи?

— Она сказала милэди, как только это случилось.

— Она не должна была допускать, чтобы это когда-нибудь случилось. Пустяки ты все говоришь. Не хочешь же ты сказать, что такая девушка, как твоя сестра, имеет право делать с собой что хочет, не посоветовавшись ни с кем из семьи, — даже принять предложение такого человека.