Мария, княгиня Ростовская
Шрифт:
— Я собрал вас, господа, чтобы сообщить тревожную весть. Полчища Бату-хана разгромили пограничные крепости на реке Случь, взяли город Колодяжин и проникли внутрь Волыни. Только что прибыл гонец — они уже на подходе к Владимиру.
Король обвёл взглядом притихший совет.
— Владимир имеет сильные укрепления, это большой город. Может быть, он устоит? — подал голос епископ.
— У Киева были каменные стены, и гарнизон больше, но он не устоял, — воевода Владислав Клеменс сидел по-прежнему неестественно
Епископ пожевал губами.
— Я уже отправил папе подробный отчёт с просьбой о содействии. Однако крестовый поход…
— О чём ты говоришь, святой отец? — резко возразил Конрад. — Какой крестовый поход, когда полчища степняков вот-вот ворвутся в Польшу и Мазовию? Между Краковом и Владимиром три дня конного пути, если не особо спешить. И только одна сильная крепость — Холм. И всё!
Епископ нахохлился ещё больше.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил кастелян Сандомира Якуб Ратиборович, обильно потея.
Конрад помолчал.
— Слушайте все. Я послал гонцов к князю Даниилу в Галич, и к королю Бела Арпаду. Сегодня отправим гонцов к Генриху Силезскому и королю Чехии Ваславу Железному. Если собрать все силы воедино, мы сможем нанести врагу удар. Возможно, это удастся сделать под стенами Холма, не допуская Бату-хана в наши земли. Но надо действовать очень быстро.
Король замолчал. Свечи оплывали прозрачными каплями, истаивали на глазах — кап… кап… Точно так, подумал Конрад, истаивает и наше время.
— Возможно, мы были неправы. Следовало рискнуть и направить войско на помощь Киеву, как того просил князь Михаил.
Стены покоев, отведённых княгине Елене, были обшиты дубом, но ей всё казалось, что холод, источаемый каменной кладкой, проникает сквозь деревянную обшивку, медленно и упорно просачивается под одежду… Холодно… Как холодно…
Елена зябко передёрнула плечами, кутаясь в меха.
— Мавра!
— Здесь я, матушка!
— Кликни, пусть камин растопят. Холодно мне чего-то.
— Сейчас, сейчас, матушка… Как не холодно! Вот же придумали немцы камины эти, и наши на них глядят! То ли дело наша русская печь — один раз истопил и весь день тепло… А эти-то камины, прости Господи — токмо угас огонь, глядь, уже зуб на зуб не попадает. Хоть истопника на цепи возле каждого камина этого держи, ей-богу…
Елена улыбалась сквозь слёзы, слушая бесхитростную болтовню няньки. Верная служанка по мере сил старалась развлечь госпожу, чуя неладное. Елена Романовна слушала вполуха. Она-то знала, почему так холодно. Не в камине дело…
Михаил Всеволодович как в воду канул. Говорят, в угорской земле он… Что долго так?
А вести с востока приходили одна другой страшнее. Полчища поганых спалили
Истопник, невысокий коренастый мужичок с аккуратно подстриженной бородкой уже разжигал огонь, используя для этого восковую свечу.
— Если угасать станет, матушка княгиня, — с явным польским акцентом сказал он, — так я мигом добавлю дров, только кликни!
— Спасибо, Андрей.
Раздался стук в дверь, и вслед за тем властный голос:
— Можно к тебе, сестра?
— Заходи, Василий!
Сводный брат Елены, Василий Холмский, широким шагом вошёл, и истопник согнулся в поклоне.
— Выдь-ка! — велел князь слуге. Проводив его взглядом, сел, пододвинув к себе скамеечку ногой.
— Дурные вести, Елена. Владимир пал.
Княгиня сжалась, не мигая глядя на брата.
— Вот думаю я: не отправить ли тебя в Краков, к Кондрату?
Василий смотрел хмуро.
— Решай сама, Елена Романовна. Не муж я тебе, сама ты княгиня.
— Думаешь, возьмут поганые город сей?
Василий усмехнулся.
— А чего тут думать? Киев пал, не чета Холму… Завтра к вечеру тут вражьи разъезды будут, послезавтра осадный обоз. Ну, ещё день машины стенобитные ставить будут. А там сколько стены простоят… Так что решай прямо сейчас. Ежели ехать надумаешь, надо собираться немедля…
— Ежели Холм возьмут поганые, так отчего Краков не взять им? — Елена решительно тряхнула головой. — Нет, не поеду. Здесь останусь. От судьбы не уйти, Василий.
Князь задумчиво глядел мимо сестры.
— Что ж… Возможно, и права ты.
Она приближалась, легко ступая — так, как в той невозвратной юности, когда Никита был ещё безусым парнишкой, встречавшим суженую свою в укромном месте…
«Ну как живёшь ты, Никитушка?»
Лицо Фовры тоже было юным, девчоночьим. Большие тёмные глаза смотрят прямо в душу.
«Никак не живу, Фовра»
«Не называй меня так. Тут нет имён…»
«Так и у меня теперь нет» — усмехнулся Никита. — «Прозвище мне теперь Убитый»
Глаза жены печальны.
«Потерпи, Никитушка. Скоро встретимся мы все вместе»
Никита во сне медленно покачал головой.
«Не пустят меня к вам, лада моя… Убивец я нынче, тать проклятый. Гореть мне в геенне огненной»
Теперь уже жена покачала головой
«Нет, Никитушка. Хватит с тебя и той геенны»
Так сказала, что рванулся Никита сильно, и разом проснулся.