Мария — королева интриг
Шрифт:
Это не произвело никакого эффекта на флорентийца.
— Звезды смотрят на мир, точно око Божье. Твоя звезда по-прежнему блестяща, но я видел над ней тень недоброй звезды. Берегись, чтобы она не затмила тебя!
Мария тотчас перестала расхаживать перед Базилио и посмотрела на него, нахмурив брови:
— Не нужно нравоучений, друг мой! Я приехала не за этим, а за тем, чтобы узнать, что меня ждет в ближайшем будущем! А тот, от кого ты пытаешься меня оградить… Знай, что я страстно люблю его. И он меня тоже!
— Ты в этом уверена?
— Что за вопрос? Женщина в таких делах не ошибается. А вот мужчинам не дано понять.
— И все же будь осторожна. Он единственный, кто может причинить тебе зло, госпожа герцогиня. Прочим же вредишь ты, ибо ты хочешь безраздельно повелевать ими.
— Будь добр, давай вернемся к тому, с чего начали! Я еду ко двору в Фонтенбло. Как меня там встретят?
— В соответствии с твоим положением и заслугами, полагаю. Как, по-твоему, Базилио должен узнать об этом?
— Но… — растерялась Мария, — ты же всегда предвидишь будущее. Или ты утратил свой дар ясновидения?
Базилио рассмеялся, взял молодую женщину за руку и усадил ее в кресло, встав перед ним так, чтобы помешать ей подняться:
— Базилио тебе скажет так: если ты опасаешься, что тебя схватят или что-то в этом роде, он может успокоить тебя: ничего подобного не случится. А вот потом Базилио боится за тебя.
— Почему?
— Потому что ты никогда не сумеешь усидеть на своем месте, так как в тебе живет страсть к интригам, подпитываемая безумной жаждой власти. Послушай меня, госпожа герцогиня! Оцени тех, на кого ты собираешься напасть, и спроси себя, способны ли они уничтожить тебя!
— Если только прежде они не потеряют свою власть! Не принимай меня за глупую гусыню, Базилио! И пропусти меня! Мне нужно ехать. Ты по-прежнему не хочешь обосноваться в Дампьере? Там так красиво! Думаю, тебе бы понравилось.
— А ты, тебе больше не нравится этот дом?
— Да, но…
— Но ты предпочитаешь свои новые владения. В этом вся ты! В тебе вспыхивает страсть к новому, но продолжает тлеть искорка чувства к старому. Тебе не следует так поступать со своим супругом. Если он отвергнет тебя…
— Он никогда этого не сделает, — оборвала старика Мария, вдруг начав нервничать. — Он дорожит мною!
— И самая прочная ткань однажды может порваться. Твой герцог, возможно, не слишком умен, но у него есть свои убеждения, свои привязанности. Смотри, чтобы твои руки никогда не запятнались кровью. Этого он никогда тебе не простит!
— Ты, видно, совсем спятил! Мне и в голову не приходило кого-либо убивать! Разве что тебя, если ты не перестанешь накликать беду!
Мария любила Фонтенбло. Больше, чем все другие королевские резиденции. В старинном и торжественном Лувре она задыхалась, Сен-Жермен был не лишен величественности и некоторой прелести, Компьен заметно нуждался в ремонте, в то время как окруженный лесами, озерами, ручьями и садами замок, построенный Франциском I, декорированный итальянским художником Приматисом и еще больше приукрашенный Генрихом II и его потомками, обладал истинным очарованием Ренессанса.
Однако по прибытии она заметила, что залитый солнцем Фонтенбло в чудесном зеленом наряде, хоть и не утратил ничуть своего очарования, оживлением не отличался.
Верный своим привычкам, Людовик XIII часть дня проводил на охоте, а оставшееся время — в беседах с кардиналом, стараясь как можно меньше видеться с женой. Объяснения по поводу амьенского события у них так и не состоялось. Редкие минуты хорошего
Прибыв во дворец, герцог де Шеврез был любезно принят Людовиком. Он удостоился благодарности за успешно осуществленное посольство, тем более что привезенные им письма от английского короля расточали похвалы в его адрес. К тому же король Карл хотел наградить его орденом Подвязки, но Клод согласился принять его лишь после того, как испросил согласия своего государя. Эта покорность понравилась. Таким образом, герцог, являя собой своего рода привилегированные узы с Англией, чувствовал себя при дворе лучше, чем когда бы то ни было.
Ради дифирамбов в адрес Марии Карл также обмакнул свое перо в чернила: «Прошу вас вместе со мною оказать ей почести и возблагодарить за ту великую честь и радость, которую она подарила нам, ибо она способна стать украшением любого дома и служить достойнейшим залогом нашей взаимной привязанности». Что, впрочем, не слишком повлияло на мнение Людовика XIII.
— Кажется, мой английский кузен вас крепко любит! — резко бросил он Марии.
— И я очень Люблю короля Карла! Он был бесконечно добр ко мне.
— О, ни секунды не сомневаюсь! Даже пригласил вас в свой дом рожать!
— Ваше Величество, вероятно, забыли, что это также и дом королевы Генриетты-Марии?
— Ничуть, ничуть! Место, которое выбрали вы для этого события, несомненно, было не столь славным!
— Конечно, я не ожидала столь высокой чести, но с тех пор как я находилась вне собственного дома, любой дружеский кров был мне ценен. Королю, быть может, неизвестно, что в Лондоне свирепствует чума!
— Будьте уверены, что меня это волнует больше, чем вас! На этот счет королева-мать желала вас видеть. Она, как и я, беспокоится за свою дочь!
Сухо кивнув Марии, Людовик положил конец разговору, повернувшись спиной к молодой женщине, испытавшей в некотором роде облегчение. Она поспешила предстать перед Марией Медичи. Но там началась другая песня.
Флорентийка была в отвратительном настроении. Она находила свои апартаменты в Фонтенбло неудобными, не смея при этом потребовать те, которые она занимала прежде, будучи королевой во всей полноте этого титула. К тому же она разыскивала, вернее, все искали для нее, какую-то брошку, которую она объявила более ценной, чем все другие, лишь потому, что не могла ее найти. Бог знает, существовала ли она вообще… Посему, верная своей привычке, она оглашала спальню воплями, осыпая всех вокруг проклятиями и ругательствами, позаимствованными у флорентийских грузчиков с Люнгарни (Набережная реки Арно во Флоренции) и расцвеченными более поздними заимствованиями у рабочих с луврской пристани.