Мария Стюарт
Шрифт:
Мэри Битон — «сильнейшей и мудрейшей» из Марий — выпало на долю сообщить королеве о том, что в марте 1563 года умер ее дядя Франсуа, великий приор, и это известие вместе с сообщением о том, что кардинал Лотарингский захвачен в плен гугенотами, поверг весь двор в отчаяние. «Здесь у нас все очень тихо… Я отродясь не видел столько веселящихся душ за грустными лицами», — писал Рэндолф.
Невероятное предложение Марии о посредничестве между Англией и Францией теперь, когда начало действовать Амбуазское соглашение, оказалось ненужным, но у Летингтона нашлись другие важные дела в Англии и Франции. Растущее ощущение одиночества наконец заставило Марию решиться урегулировать один из самых главных вопросов: ее брак.
Королева Мария была богатой и бездетной вдовой, а ее брак создал бы могущественный политический союз. Мария несла на себе двойное проклятие политических и религиозных пристрастий, поэтому любой брачный союз неизбежно создал бы ей врагов среди других европейских государей. Обычный для нее метод игнорирования всех неприятностей или затруднений больше не срабатывал, к тому же она постоянно жила в атмосфере лихорадочных перешептываний, поскольку в центре внимания вновь оказались достоинства и недостатки всех кандидатов, рассматривавшихся сразу после смерти Франциска II. По словам Нокса, «у всех на устах брак нашей королевы». Намеки на желания Марии прозвучали в словах савойского посла Моретты, который сообщил испанскому послу при дворе Елизаветы, епископу Авильскому де Квадре, что шотландская
Мария показала ярость оскорбленной де Гиз: «Никогда с государем так не обращались… Я допустила вас к своей особе и выслушала ваши увещевания, и все же не могу избавиться от вас. Клянусь Богом, я отомщу!» В этот момент пажа отправили за новыми носовыми платками, чтобы осушить слезы королевы, «а ее вытье, сменившее подобающий женщинам плач, не давало ей вымолвить ни слова». Нокс ответил, что его направляет Господь и что он не является себе хозяином, но Мария немедленно вернулась к главной теме: «Что вам за дело до моего брака?» — и, когда Нокс не ответил, задала новый вопрос, совершенно лишний: «Кто вы такой в моем королевстве?» Ответ Нокса на этот вопрос считается краеугольным камнем шотландской демократии: «Подданный, рожденный в его пределах, мадам. И хотя я не граф, не лорд и не барон, однако Господь сделал меня (каким бы подлым я ни был в собственных глазах) важным членом вашего королевства». Для Марии это было уж слишком, она впала в истерическую ярость и оказалась не в состоянии произнести ни слова. Джон Эрскин из Дина пытался успокоить ее, лорд Джон из Колдинхэма [57] безрезультатно предлагал свою поддержку. Ноксу было приказано удалиться, и позднее его отослали из дворца.
57
Джон Стюарт из Дарнли, приор Колдинхэма (1531–1563) — сводный брат Марии, сын Якова V и Элизабет Кармайкл.
Вызвав Нокса для аудиенции, Мария дала ему возможность оскорбить себя и выслушала лекцию о демократии, не добившись решительно ничего. То была детская вспышка, похожая на ее попытку помериться силами с мадам де Паруа — хотя в том случае она и добилась незначительного успеха, — но одновременно и попытка утвердить собственную королевскую власть, и закончилась она полной потерей лица. Ни Диана де Пуатье, ни Екатерина Медичи не повели бы себя настолько по-детски.
24 июня 1563 года прибыли послы от протестанта Эрика XIV, но ему быстро отказали. Эрик был сыном Густава Вазы, объединившего Швецию и изгнавшего датских угнетателей. Став королем объединенной Швеции, Густав женился на Катарине фон Саксен-Лавенбург, основав тем самым могущественную скандинавскую династию, стремившуюся установить связи с Западной Европой. Послы также хотели укрепить торговые связи на Балтике, где шведской торговле угрожала Россия. Такие официальные связи означали бы укрепление благосостояния шотландских купцов, уже смотревших в сторону Северного моря в поисках выгодных скандинавских контактов. Однако Елизавета уже отвергла Эрика, и Мария также сочла его неподходящим мужланом из далекой и варварской страны. Она не имела ни малейшего интереса к торговле, и устремления купцов ее не заботили. Послы вернулись с пустыми руками. Поведение Эрика стало непредсказуемым — четыре года спустя он даже попытался убить министра своего правительства, — но в 1568 году он женился на шведской дворянке Карин Мансдоттир. На следующий год он был смещен с престола братом, герцогом Иоанном Финляндским, и шанс шотландских торговцев воспользоваться коммерческими возможностями Ганзейской лиги был навсегда утрачен.
Почти сразу после отъезда шведских послов Мария решила воспользоваться последними летними днями, прежде чем шотландская зима запрет придворных во дворце. Самая приятная форма развлечений на свежем воздухе состояла в королевских поездках по стране. Весь двор, включая колебавшегося Рэндолфа, отправился в западные и юго-западные графства, нарядившись так, как, по мнению придворных, выглядели горцы. Всё шло обычным порядком: Мария показывала себя восхищенному населению, посещала местных дворян и, конечно, с радостью охотилась и танцевала, свободная от государственных забот. Королева устанавливала контакты с незнакомой ей частью населения, которое по большей части никогда не видело монарха. Личная верность лэрдов королеве никогда не ставилась под вопрос несмотря на религиозные различия, однако эта верность была формальной и в любой момент могла быть отброшена. Летингтон оставался в Лондоне, где Елизавета при помощи своей прекрасной шпионской сети с большим интересом наблюдала за брачными переговорами. Ее собственные брачные планы были такими же расплывчатыми, как и раньше, и поэтому в отсутствие прямого наследника вопрос о передаче короны приобретал первостепенное значение. Если бы Елизавета умерла бездетной — а это было вполне вероятно, — то прямая линия Тюдоров оказалась бы прерванной. Однако почти сто лет тому назад сестра Генриха VIII Маргарет Тюдор вышла замуж за графа Энгуса и родила дочь — Маргарет Дуглас, впоследствии ставшую графиней Леннокс и матерью Генри, лорда Дарнли. Дарнли, следовательно, был Стюартом и наследником Тюдоров. Муж Маргарет Дуглас, Мэтью Стюарт, граф Леннокс, происходил, хотя и по женской линии, от Мэри, дочери Якова II Шотландского. В число потомков последнего входил также дом Хэмилтонов в лице герцога де Шателяра и теперь уже совершенно сумасшедшего Аррана. Однако королева Мария, представительница дома Стюартов и родственница Тюдоров, оставалась вероятной наследницей Елизаветы и рожденный ею сын унаследовал бы английский престол. Если бы Мария вышла замуж за дона Карлоса
1 сентября 1563 года Мария и ее свита прибыли в замок Крейгмиллар неподалеку от Эдинбурга. Она и не подозревала, что ее уже поджидали инструкции Елизаветы. Члены королевской свиты спешились во дворе и поднялись в главный зал, слуги Марии отправились готовить покои королевы, а она сама отправилась ужинать. После ужина Мария приняла Морея, Летингтона и Рэндолфа, предъявившего ультиматум своей королевы. Поначалу Мария как будто не поняла, о чем идет речь, и потребовала письменной декларации, четко обозначающей намерения Елизаветы. Теперь вопрос о браке превратился в затянувшуюся игру «кто первым моргнет». В ноябре Елизавета слегка увеличила давление и рекомендовала следующее: Мария должна выйти за «подходящего дворянина, уроженца нашего острова». Английская королева провозгласила, что «сыновья Франции, Испании или Австрии не могут быть сочтены подходящими». Наконец, она открыто пригрозила, «что право Марии на корону Англии зависит от ее брака». На тот случай, если Мария готова предпочесть эрцгерцога Карла, Елизавета давала ей знать, что сама не отвергнет его предложения. Елизавета без всяких угрызений совести давала обещания, которые не собиралась выполнять.
Большая часть этих махинаций совсем не интересовала Марию, которая охотилась и скакала по прекрасным долинам своей страны. Она не ожидала от брака ничего другого, кроме династического союза, подкрепленного рождением принца, а ее первый брак показал, что, если бы она произвела на свет дофина, ее роль на этом бы закончилась. Она не спешила выполнять ожидаемую всеми, как она прекрасно знала, миссию производительницы. Однако когда она вернулась в Эдинбург, то обнаружила, что Нокс в ее отсутствие не терял времени. Он сочинил молитву, которую надлежало читать всей семьей после благословения: «Избави нас, Господи, от оков идолопоклонничества. Спаси и сохрани нас оттирании иностранцев». Нет сомнений в том, что те члены свиты Марии, кто оставался в Холируде, нарушили соглашение с лордом Джеймсом и служили мессу не в королевской часовне, а открыто — в аббатстве. 15 августа толпа, возглавляемая Патриком Кранстоном и Эндрю Армстронгом, ворвалась туда и прервала церемонию. Получив такие известия, Мария высокомерно приказала арестовать их за «умышленное преступление, проникновение в чужой дом, насильственное проникновение во дворец и осквернение его». Нокс столь же высокомерно написал своим главным сторонникам, призывая их созвать в Эдинбурге конвокацию и воспротивиться практике служения мессы в часовне Марии. Суд над Кранстоном и Армстронгом был отложен, и о нем в конце концов забыли, но Мария сочла письмо Нокса изменой, и его опять вызвали в Холируд. 21 декабря 1563 года он встретился с Марией в последний раз.
В тот день Нокс прибыл с таким количеством сторонников, что они не поместились в приемном зале и заняли два лестничных пролета, а также внутренний двор дворца, в то время как члены Тайного совета расселись за столом, напротив которого с непокрытой головой стоял Нокс. Затем они поднялись и приветствовали Марию, вошедшую в зал с «немалой торжественностью». Ее сопровождали Летингтон и молодой лорд Максвелл [58] , они сели по обе стороны от королевы и нашептывали ей советы. Ко всеобщему удивлению, она взглянула на Нокса и засмеялась, сказав: «Этот человек заставил меня плакать, а сам не пролил ни слезинки. Посмотрим, смогу ли я заставить его плакать». Затем Ноксу показали несколько писем, подтвердили, что они принадлежат ему, и приказали прочесть их вслух. Потом Мария спросила советников, считают ли они письма доказательством измены. К ее ужасу, Рутвен указал, что, поскольку, будучи пастором церкви Сент-Джайлс, Нокс регулярно созывал конвокации, письма не могут считаться изменническими. Мария резко прервала Рутвена и велела Ноксу отвечать на обвинение в том, что он вменил своей правительнице в вину жестокость. Нокс отрицал свою вину, однако заявил, что жестокость имела место, хотя и была совершена не ею, но «смердящим папистом», настроившим ее против чистых людей. Мария предупредила его, что он не на проповеднической кафедре. Нокс парировал, заявив, что находится в месте, где обязан говорить правду, тем самым поставив Марию в незавидное положение, поскольку она сама навлекла на свою голову последовавшую за этим тираду. Нокс продолжал, приводя длинные цитаты из Библии, подтверждавшие, что боговдохновенных проповедников преследовали. Летингтон качал головой и улыбался, восхищаясь виртуозной способностью Нокса дискутировать в лучших традициях средневековой схоластики. Затем он шепнул на ухо Марии, что она проиграла спор. Мария взорвалась, однако Летингтон сказал Ноксу: «Вы можете вернуться домой на эту ночь». Совет проголосовал, и подавляющим большинством Нокс был оправдан. Мария в ярости выбежала из зала.
58
Речь идет о Джоне Максвелле, наследнике лорда Максвелла.
Со стороны Марии было глупо пытаться судить Нокса, вероятно, вопреки совету Л етингтона. Последний, должно быть, порадовался, когда Мария воочию увидела, что случается, если игнорировать его наставления. У Марии не было причин провоцировать столкновение, и если бы она продолжала придерживаться своей политики невмешательства, то не получила бы в ответ ужесточения позиции реформистов.
1563 год выдался тяжелым, и Мария явно предпочла бы забыть его. Сразу после двадцать первого дня рождения она слегла с сильной болью в правом боку и оставалась в своих покоях во время празднований Рождества и Нового года. Королева утверждала, что «подхватила простуду во время долгой церковной службы», однако Рэндолф, которого неизменно поддерживал Нокс, полагал, что болезнь происходит от усталости, вызванной ночными танцами.
Что касалось вопроса о браке, Рэндолф сообщал о следующей личной беседе, состоявшейся 21 февраля: «Иногда она любит поговорить о браке. Обычно она предпочитает вдовство, порой говорит, что выйдет замуж за того, кого выберет, порой — что за ней никто не ухаживает». Рэндолф просил ее хотя бы оказать милость четырем Мариям, которые ради нее дали обет не выходить замуж. На самом деле Мэри Ливингстон была уже замужем, и еще две Марии выйдут замуж раньше своей госпожи.
Комментарии Марии весьма откровенны для королевы, до того избегавшей сопровождающей власть ответственности. Мария жила в то время, когда женщину определял статус жены. Конечно, были и три великих исключения — Екатерина Медичи, Диана де Пуатье и Елизавета I, но в целом незамужние женщины представляли интерес постольку, поскольку были потенциальными женами, а относительная важность жены зависела от влиятельности мужа. С другой стороны, считалось, что вдовы уже исполнили свой долг перед обществом и потому их можно предоставить самим себе. Тот факт, что вдовы часто были финансово независимыми и властно вмешивались в жизни младших родственников, выделяет их в особую категорию, находившуюся вне нормальных общественных структур. Мария полагала, что не обязана предпринимать дальнейшие усилия, чтобы утвердить собственную личность, но могла просто наслаждаться жизнью, танцуя, пируя и охотясь.