Марийкино детство
Шрифт:
Его подвели к столу.
Теперь он стоял совсем близко от забора, и Марийке хорошо было видно его тёмное худое лицо с глубоко запавшими глазами. Одет он был очень бедно, даже пуговиц не было на его латанной свитке, а вместо них пришиты щепочки. Он стоял понурившись и теребил свою вытертую баранью шапку.
Офицеры переговорили на своём языке. Когда они умолкли, гайдамак сказал:
– Федот Зозуля из села Божедаровка. Задержан как злостный элемент и большевицкий агитатор. Задолженность пять пудов пшеницы и семь пудов ржи. Приговорён к расстрелу.
Крестьянин
Но вдруг он приподнял голову и что-то хрипло выкрикнул. В глубоко запавших глазах его 6ыла такая ярость, такая ненависть, что Марийке стало страшно. На секунду она отпрянула от забора. Когда Марийка снова заглянула в щель, она увидела, что конвойные уводят крестьянина, подталкивая его прикладами в спину. Он шёл через двор с. непокрытой всклокоченной головой, волоча по пыли свои чёрные босые пятки. Через минуту где-то за амбаром грянул ружейный залп.
В эту ночь Марийка долго не могла заснуть. Стоило закрыть глаза, как перед нею вставала одна и та же картина: широкий, залитый солнцем двор. Конвойные ведут крестьянина. Его лица не видно. Видна только непокрытая всклокоченная голова, худая спина в залатанной свитке и грязные босые пятки, шаркающие по земле…
Марийка ворочалась на постели, сжимала кулаки. Она знала – никогда не изгладится из памяти эта картина…
ВЫГНАЛИ…
Тридцать гайдамацких всадников расположились на полянке во дворе дома Сутницкого вместе со своими лошадьми.
Во дворе сразу стало тесно. Ржали лошади, привязанные к наспех сколоченным коновязям, пахло навозом и водкой. От походной кухни тянуло горьким дымком – кашевар готовил обед для гайдамаков из продуктов, набранных по квартирам у жильцов.
Полупьяные, хмурые гайдамаки, здоровенные парни в синих жупанах, ходили по двору и осматривали свои новые владения.
Первым делом они забрали отца Ляли – меховщика Геннинга – и увели его куда-то со двора. Он вернулся домой поздно ночью оборванный и дрожащий. Машка, которая всегда всё знала, рассказывала, что гайдамаки привели Геннинга на берег Днепра, поставили его спиной к воде, и, прицелившись в него из своих наганов, велели сказать, где он спрятал золото.
Геннинг сказал, что золота у него нет, а есть дорогие меха, которые он и отдаст гайдамакам, если они его отпустят. Марийка целый день просидела в комнате, боясь высунуть нос на улицу.
Вечером этого же дня три гайдамака пришли к доктору Мануйлову. У одного из них всё лицо было в крови, и он придерживал рукой разбитое ухо.
– А ну, позовить дохтура, – сказал он, – нехай вин мени вуха перевьяже…
Доктор сделал перевязку. Когда гайдамаки уже уходили, их остановила Елена Матвеевна и попросила войти в столовую.
Поля с Марийкой ужинали у раскрытого окна. Марийка поела вареной картошки с луком и лила себе кружку чаю. Мать положила возле кружки два маленьких кусочка сахару:
– Не
Но Марийка не умела сосать помаленьку и сразу же проглотила оба кусочка сахара.
Поля встала из-за стола:
– Пора и ложиться. Ох, спину чего-то ломит.
Но только успела она отвернуть край одеяла, как вдруг кто-то сильным ударом ноги распахнул дверь. В комнату ввалились гайдамаки.
В комнату ввалились гайдамаки.
– Чого расселись? – закричал маленький, с рябоватым лицом и замахнулся нагайкой. – А выкидайсь отсюда, большевицька порода…
Гайдамак с забинтованным ухом схватил со стола горячий чайник и выбросил его в окошко.
– Ну, выкидайсь! Швидче! Собирай барахло.
Всё это произошло в одну минуту. Марийка как сидела с кружкой в руках, так и застыла на месте.
– Да куда ж нам пойти, люди добрые? – заплакала Поля.
– А ну, поговори ещё! – крикнул рябой гайдамак.
– Пойдём, мама, пойдём, – зашептала Марийка.
Ей казалось, что если они пробудут в швейной комнате ещё хоть минуту, то гайдамаки их убьют Что им стоит? Вон они того крестьянина из-за пяти пудов пшеницы расстреляли…
Она схватила подушку и синий кувшин и побежала из комнаты. Позади неё Поля, всхлипывая, несла корзинку и узел с постелью.
В коридоре им не встретилось ни души, все двери к доктору были плотно прикрыты.
Они вышли на крыльцо и остановились. Было уже совсем темно, на небе мерцали крупные звёзды. С полянки доносилась хриплая пьяная песня:
Де ж тая дивчинонька,Що я женихався…Марийка крепче прижала к груди синий кувшин. Поля перестала плакать и поправила на спине узел с постелью.
– Мам, а мам… – сказала Марийка.
Поля молчала и, сжав губы, смотрела на полянку.
– Ма-ма! Куда ж мы теперь?
– Пойдём к печнику. У него переночуем, а там видно будет…
Они спустились в подвал к печнику.
– Выгнали!… – всплеснула руками Наталья, увидев на пороге Полю и Марийку, нагружённых вещами. – Чего ж вы стали? Кладите вещи.
С этого вечера Поля с Марийкой поселились у Полуцыгана.
На другой день печник притащил откуда-то деревянный топчан. Он поставил его в углу за печкой.
– Вот вам, Пелагея Ивановна, и спальня. Тепло и низко, и тараканы близко. Живите тут хоть год – в тесноте, как говорится, да не в обиде.
Поля засмеялась, но Марийка видела, что у неё дрожат губы и она с трудом удерживается от слёз.
Поля поступила уборщицей в ту же больницу, где работала Наталья.
Обе женщины возвращались вечером. Печник целые дни где-то пропадал.