Маркетолог от Бога

Какурина Екатерина

Мы дома, и Соня говорит:

– А давай позовем Никиту?

– Давай. Я не против. Никита милый.

– Да, Никита милый… – повторяет Соня.

– Он на щеночка похож.

– Почему? Потому что глаза карие?

– Точнее, он похож на молодую овчарку, знаешь, у которой тело выросло, а глаза еще щенячьи.

– Да. Он юный… у него даже кожа другая, не такая, как у тебя. И он такой непосредственный.

Так и сказала «не такая, как у тебя», слышали? Кожа ей моя не нравится, видите ли. Стерва. Ладно. Ей повезло, что я отходчивая.

– Прямо наш с тобой любимый типаж, – говорю. – Непосредственный. И кожа. Как у щенка. На животике.

– Ох уж эти щенки с мягкими животиками.

Мы

смеемся и переглядываемся горящими глазами. Никита – ее новый знакомый, который учится на втором курсе «собаки». Я недавно узнала это слово, и мне нравится им щеголять. «Собака» – значит «совместный бакалавриат Российской экономической школы и Высшей школы экономики». То есть он учится в двух лучших вузах одновременно. Это очень круто, Соня так сказала. Никита, кстати, тоже из Питера, но встретились они с Соней в Москве, в лифте РЭШки. Она спросила, есть ли у него зарядка для айфона. У него не было ни зарядки, ни айфона. Потом они познакомились, потом он пришел к нам в гости, сейчас второй раз придет.

Вот что удивительно: мы втроем жили в Питере на соседних улицах. Я и Соня ходили в бассейн напротив дома Никиты. Никита ездил на «Владимирскую» играть на гитаре с одноклассником, а я работала в офисе в этом же здании. Наверняка мы проходили близко. Возможно, черными глазами на нас смотрел Достоевский в камне на площади, мы были рядом, но не были знакомы. Встретились мы в Москве.

Собственно, в первый раз мы только тем и занимались, что перечисляли места, где могли встретиться, но не встретились. А еще краснели. Первое, что мы сделали, когда познакомились с Никитой, покраснели. А потом он залез под стол. Ну, не сразу. Я сказала, что стол шатается и раз уж ты, парень, пришел к нам в комнату, то глянь, чего там. И он мигом залез под стол. Это было удивительно и мило. Он сказал из-под стола, что нужна крестообразная отвертка. Я дала ему такую. Нет, эта отвертка не поможет. Что, недостаточно крестообразная? Нет, дело в том, что у вас полы кривые, на этом мои полномочия все. К тому моменту мы уже раскраснелись до неприличия.

Забыла сказать: Никита отлично вписывается в нашу компанию неудачников – его недавно бросила девушка.

Хватит про Никиту. Он уже пришел. Сидим втроем под высоким потолком и пьем вино. Приключения петербуржцев в Москве. Каждый привез с собой кусочек меланхолии, интеллигентности, серого дождя. Меня и Соню уже немного отпустило от водки. Говорим про литературу. От Бунина к Толстому, от Толстого к Достоевскому. И был такой спор, который я запомнила, потому что… поймете почему.

Интересный получился разговор. Мы начали с категории свободы. Что для вас значит «свобода»? Соня говорит: «Ну смотри. Свобода – это когда тебя ничего не сковывает: ни снаружи, ни внутри. Ты родился на необитаемом острове, и у тебя нет барьеров в голове. Ты никому ничего не должен, все разрешено, никакой морали. Вот это свобода».

– Нет, – говорит Никита, – это не так. Свобода – значит любовь.

Соня такая – «обоснуй». А Никита ей: «Сейчас объясню, что я имею в виду». И объясняет:

– Всем нужна любовь. Все же любят лайки, так? Лайк мы воспринимаем положительно, дизлайк отрицательно. При этом мы не можем думать лишь о любви к себе самим, потому что мы рождены с сочувствием, сопереживанием. Понимаешь?

– Ага…

– Человек рожден, чтобы любить и получать любовь. Это то, что делает его спокойным и счастливым. Любовь – это путь, по которому нужно идти. Следуя этому пути, ты будешь счастлив. И не только ты, все сразу! И, действуя в этой парадигме, ты абсолютно свободен. Злость, леность, грехи, искушения, какие-то неверно понятые жизненные ситуации сковывают тебя и мешают следовать истинному пути. Но если ты избавишься от них, то почувствуешь настоящую свободу.

Никита

закончил. А потом добавил:

– Это то, как я воспринимаю христианскую теорию.

Неплохо. Соня не согласна.

Тут наступает моя очередь говорить. Вообще, у меня нет своего мнения по большинству вопросов. Я не думаю впрок. Зачем делать домашнюю работу, которую не задавали? «Надя, что такое свобода?» – о’кей, сейчас придумаем. А Соня и Никита еще так пристально смотрят, как будто я должна их рассудить. Я говорю: «Мне ближе точка зрения Никиты».

Отлично. Что дальше? Почему я так считаю? «Ну я согласна с Соней в том, что грех – это искусственная категория. Но в то же время мне кажется, человек изначально добр. Зло как защитная реакция. Я за мир во всем мире».

Короче, аргументы Никиты мне ближе. К тому же у него очаровательная улыбка. Никита рад. Соня злится: «Ты? Говоришь про мир? Да что ты вообще делаешь для мира?! Продаешь мебель?»

А вот это уже обидно. Я знаю, почему она злится. Не за победу истины она так переживает. Она думает, я клею Никиту: соглашаюсь с ним во всем, говорю про «мир во всем мире», как на конкурсе красоты, в которых я участвовала столько, что впору считать меня глупышкой – сладкой конфеткой. Но Соне не о чем волноваться, она ошибается. Никита мне не нужен. Как она не понимает? Он же ботаник. Зачем мне Никита? Он не подсадит меня ночью на ограду закрытого парка. Он не станет кататься со мной наперегонки на велосипеде зимой по замерзшей Неве на рассвете. Он не поможет мне закинуть на концерте лифчик в солиста группы Yogo-yogo. Он вообще не пойдет со мной на Yogo-yogo. Он же все время учится! Зачем он нужен?

Но Соня не умеет читать мысли. Она все негодует: «Как вы можете говорить про такую вот свободу? Это же надстройка! Это то, чему ты подчинен!» Никита спорит: «Да нет же. Это свободный выбор. Это то, что выше надстроек». Он поворачивается ко мне и говорит: «Именно об этом писал Достоевский в „Братьях Карамазовых“. В главе „Великий Инквизитор“».

Он милый, этот парень. Из школьной программы я помню только, что там был Иисус, был Инквизитор и они разговаривали. Все. Прошу объяснить. Никита все-таки к школе ближе по временной шкале – ему девятнадцать.

– Не помнишь? Правда? Ладно. Суть в том, что, вот, времена инквизиции. И тут появляется Иисус. Не второе пришествие, а просто пришел. Он идет, под его ногами распускаются цветы, слепые прозревают, мертвые оживают. Что делает Великий Инквизитор? Он приказывает посадить в тюрьму его. И тут случается диалог, один из самых крутых в мировой литературе. Вернее, монолог. Инквизитор спрашивает: «Зачем ты пришел нам мешать?»

Никита делает паузу, чтобы прибавить значимости.

– Инквизитор говорит: «Зачем ты пришел? Мы в тебе больше не нуждаемся. Мы сделали людей счастливыми. У нас есть Чудо, Тайна и…» еще что-то. Что же там было… Ладно, не важно… Авторитет! Да, Чудо, Тайна и Авторитет. «Ты отверг их, когда Злой Дух искушал тебя в пустыне, но мы не побрезговали». Помните момент, когда Дух говорит Иисусу: «Ты идешь к людям с обещанием какой-то свободы, которую они не поймут. Возьми лучше камни и преврати их в хлеба, тогда за тобой пойдут люди». Помните?

Я киваю.

– «Или спрыгни с вершины храма. Люди увидят, что ты остался живым, поверят, что ты сын Божий, и пойдут за тобой». Но Иисус не хотел подкупать людей чудом, он оставил им свободу выбора. Тогда Дух, такой, предложил ему взять меч Кесаря и стать царем, но Иисус отверг и его, потому что хотел равенства, а не преклонения, вот. И потом Инквизитор признается, что все эти дары церковь взяла себе. Они заставили людей поверить в чудо, они признали свою власть и не спрашивают с голодного человека добродетелей.