Марс наш!
Шрифт:
— Но ведь все эти деньги вам компенсирует Партия!
Вот тут я не выдержал и рассмеялся.
— Сегодня у меня состоялся разговор с товарищем Барагозиным, где я умолял, просил, требовал хоть немного ресурсов, чтобы Академия Часовых могла держаться на плаву. И знаете, что я услышал в ответ?
— Нет.
— Я услышал, что Часовые ресурсов не получат, и, более того, Партия запрещает мне, как государственному сотруднику, давать любые интервью иностранным гражданам.
— Нонсенс! Посмотрите, как Советский Союз продвинулся в освоении космоса за последние
— Вы идеалист, Джозеф. На создание единственной колонии на Красной планете Советскому Союзу — без партнерской помощи — потребовалось сорок с лишним лет неимоверного напряжения сил и прорва средств. И что мы имеем в итоге?
— Вы о заявлениях марсианской колонии о праве на самоопределение? — догадался интервьюер.
— Именно, мой друг. Именно!
— Так какое ваше мнение по этому вопросу? Каково мнение Часовых? Вы, как и все сознательные граждане мира, согласны с безусловным правом марсианских колонистов на самоопределение?
Хищная акула пера явно пыталась загнать меня в ловушку, заставив либо признать право марсиан, либо выставить сумасшедшим тираном, который готов утопить Марс в крови.
Но и к этому я подготовился.
— Конечно! Часовые абсолютно поддерживают и разделяют право марсианской колонии на самоопределение и отделение от Советского Союза!
Неожиданно Джозеф захлопал, будто я сказал что-то действительно великое.
— Правильные и мудрые слова истинного миротворца! — не постеснялся лести Джозеф.
— Я не договорил, — произнес я, стерев с его лица восторженную улыбку. — Весь Советский Союз в течении сорока лет надрывался ради общей идеи колонизации Марса! И к чему это привело? Правильно! К тому, что едва почувствовав какое-то подобие самообеспечения, марсианская колония вдруг решила, что она имеет право на независимость! Что ж, Часовые не против! Часовые признают Марс независимым, но только после того, как марсианская колония вернёт Советскому Союзу всё то, что тот вкладывал в неё в течение сорока лет.
И иллюстрируя свои слова, я начал писать на клочке бумажки цифру, которую для меня любезно посчитала Клавдия Леонтьевна. В ней был учтен каждый трудовой час каждого советского труженика, который ушел на освоение Красной планеты.
Джозефу пришлось подождать, потому как у меня даже разболелась рука. Приняв от меня довольно длинный клочок бумаги, журналист попытался прочитать цифру, но, видимо, не справился с обилием нулей. А потому смирился и, подняв очки, очень серьёзно посмотрел на меня.
— Сумрак, вы же понимаете, что для общественного образования, едва насчитывающего четыре миллиона человек, такая сумма абсурдно высока?
— Понимаю, — согласился с ним я. — Ну а вы, как бывший военный корреспондент и журналист, думаю, знаете цену Независимости!
— И что? Значит, гражданская война?
— С Марсом? Конечно нет! — заговорщицки улыбнулся я. — С предателями внутри Партии! В принципе, я бы, конечно, мог и в одиночку наведаться в Кремль
— Очень интересно! Продолжайте, Сумрак! Каковы планы Часовых?
— Народ Советского Союза, как источник власти, должен сам решить вопрос с предателями. А кто будет вешать преступников — нам неважно. Сейчас моя главная задача — вырастить новое поколение Часовых. Признаться, чтобы добыть немного денежных и вычислительных ресурсов, мне даже пришлось продать кое-что на одном из европейских аукционов.
— В самом деле?
— Да. Несколько наградных часов, которые дороги мне как память. Но мои студенты каждый день хотят кушать, во что-то одеваться, чем-то воевать и как-то перемещаться между т-пространствами. А на это всё нужны деньги и вычислительные мощности.
— Неужели всё настолько плохо, что вы, легендарный Сумрак, впали в такое отчаяние?
— Отчаяние — удел слабых, — покачал головой я. — Барагозин так хотел поставить Советский Союз на капиталистические рельсы, что забыл, что в эту игру можно играть вдвоем. А теперь, Джозеф, если вы не против, я объявлю миру, кто ради чего и затеял всю эту пресс-конференцию.
— Серьёзно? Мэлс, есть что-то более важная чем твоя вендетта против Партии?
Я улыбнулся, прочистил горло и впервые за всё интервью открыл тетрадь с подсказками.
— Каждый гражданин Советского Союза обязан отдавать государству десять процентов своего заработка и вычислительных мощностей мозга в качестве налога. К сожалению, до Часовых доходят лишь немногие средства, и поэтому мы просим вас о помощи. Не стоит думать, что легендарные Часовые опустились настолько, что просят милостыню. Мы объявляем лотерею! Каждый, кто пожертвует на нужды Часовых пять советских рублей или эквивалентную сумму в вычислительных мощностях, получит шанс не просто посетить башню Часовых, но и на неделю будет зачислен в курсанты Академии и отправлен в лагерь на Земле 9! Начиная с шестнадцати лет, любой выигравший гражданин Советского Союза на неделю войдёт в группу молодых Часовых!
После того как я закончил, ещё где-то минуту в главном холле башни Часовых стояла звенящая тишина.
— Сумрак, вы это сейчас серьёзно? — спросил Джозеф Вайс.
Буравя меня взглядом, он будто искал подвох, намек на шутку или что-то ещё. Но время шуток прошло. Конечно, мне было мерзко выпрашивать донаты, но иных способов сохранения независимости института Часовых я, увы, не видел.
Это терпкое послевкусие немного скрашивало осознание того, что после моей речи политическая карьера Барагозина и всех причастных, можно сказать, закончена. Вот такой у нас народ, не любит он несправедливости. Но видит бог, если бы пусть даже и сегодня Барагозин одумался, ничего этого не было. А теперь — все. Теперь заряженный на освоение космоса эффективный менеджер и амбассадор местной перестройки за несколько дней превратится в политический труп и вместе со своими приятелями отправиться на свалку истории.