Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

Никто не смел ослушаться Япанчи до сих пор. И вдруг какие-то чкаруэмцы, о которых мурза знал только от сборщиков ясака, нарушили его волю.

Ждет их суровая расправа, скачет мурза в Чкаруэм, грызет в гневе кончики своих усов.

— Выслушай меня, пресветлый мурза,— говорит ему старый джнгит, поравнявшись и придерживая коня.

— Говори,— коротко бросает Япанча и сплевывает в сторону.

— Мало нас, ой, как мало. С тобой всего шесть. А черемис, может быть, триста, а может, больше. Я там был и страха в их сердцах не заметил. Подумай

об этом.

— Я уже думал. Моя одна сабля стоит двухсот черемисских са­бель. Остальных побьете вы.

— А если...

— Ты заедешь в улус Абаса и поднимешь всех татар. Они нам помогут усмирить чкаруэмцев.

Больше за всю дорогу они не произнесли ни слова.

Радость весны, радость сева сменилась для чкаруэмцев трево­гой. Прискакали воины Япанчи, постращали жестокой расправой и умчались обратно. Скоро жди самого мурзу.

Кто-то советовал бросить на время руэм и уйти в лес, кто-то го­ворил, что надо покориться и вытоптать посевы, задобрить Япанчу богатыми подарками. Но таких было мало. Молодые мужчины, Топкай, Ургаш и Санька призывали всех встретить мурзу стре­лами, показать свою силу, отстоять хлеб. На том и решили.

На дорогах днем и ночью на деревьях сидели сторожа — приезд Япанчи не должен быть внезапным.

В лесах наделали засеки, в которых постоянно находились по три десятка стрелков.

Весь Чкаруэм и днем и ночью был настороже.

Первыми заметили приближение чужих всадников верховые сторожа. Где-то тревожно закуковала кукушка, еще дальше карк­нула ворона. Лес ожил в криках птиц и зверей. Охотники прибли­зились к дороге.

Япанча понял, что это сигналы о его приближении, и ударил коня плеткой. Наступил момент стремительного набега. Выхватив саблю, как ветер, помчался мурза вперед. Четверо воинов скакали за ним. Вокруг пели черемисские стрелы.

Засеки, расположенные по обеим сторонам дороги, мурза за­метил поздно и остановиться в стремительной скачке не смог. Конь пронес его меж засеками, и стрелы, пущенные из завалов, порази­ли насмерть двух воинов. Два других всадника, резко повернув лошадей, ускакали.

Япанча остался один. Прорваться обратно через засеку не бы­ло смысла, и он бросился вперед, к Чкаруэму.

На второй засеке под мурзой убили коня, и он упал, сильно ударившись о землю. Сабля вылетела из рук и затерялась в ку­стах. Сопротивляться было бесполезно. Из леса выбежали люди и связали его.

Пока вели мурзу в Чкаруэм, он в кровь искусал губы. Злость и обида душили его. Впервые в жизни Япанча познал страшную го­речь поражения.

И снова собрались на большой поляне люди. У всех в глазах радость победы, смешанная с тревогой. Все смотрят на старого Чка и ждут, что он скажет. Мурзу развязали, и он с ненавистью глядел на победителей.

— Ты видишь, мурза, боги наказали тебя за то, что ты нару­шил правду земли,— начал говорить Чка.

— Не ври, старый шайтан,— я живу по законам аллаха и плюю на твоих богов!

— Ты рожден от марийки, и юмо властен над тобой. Это он помог нам победить

тебя.

— Снова врешь, облезлая собака! Не юмо, а русские помог­ли вам обмануть меня. Но ты рано торжествуешь победу! Через час мой джигит приведет сюда татар из Абасова улуса, и вы заплачете кровавыми слезами. Я сожгу ваши кудо, переломаю хреб­ты вашим людям, а тебя привяжу к хвостам лошадей и разорву напополам. Неужели ты думаешь о победе надо мной, когда по­ловина ханства трепещет перед мурзой Япанчой и его воинами?

— Оставь нас в покое, мурза,— сказал Улем,— и мы будем платить тебе богатый ясак, а тебя отпустим. Дай нам слово.

— Ты, порождение болота, как ты смеешь требовать невоз­можного? Я был и буду хозяином этих лесов. И не позднее чем че­рез день на этом месте будет куча пепла, а вы превратитесь в падаль. Я так сказал! И если вы даже все будете сейчас лизать носки моих сапог, я не изменю своего решения. А эти русские свиньи... их я увезу в Казань, и они умрут у меня медленной и му­чительной смертью. Эге, слышите топот коней, это скачут мои сородичи, это идет ваша смерть!

Все обернулись в сторону дороги и увидели Ургаша и Саньку. Ургаш снял с седла связанного татарина и бросил к ногам Чка.

— Мы поймали его в лесу. Он ехал от Абаса.

— Где помощь, презренный трус!—крикнул Япанча.— Ты не был у Абаса?

— Был, пресветлый мурза. Люди татарского улуса отказались идти тебе на помощь. Они закидали меня грязью... Они тоже сеют хлеб.

— О-о-о проклятье! — простонал мурза и сел на траву.

— Ты в нашей власти, мурза,— снова заговорил Улем,— и ни­кто тебе не поможет. Еще раз прошу: оставь нас в покое, и мы отпустим тебя. Дай нам слово, что никто, кроме сборщиков ясака, не будет нас беспокоить.

— Обещай, что не будешь мстить нам,— добавил Ургаш,—ведь мы защищали себя и правду земли. Не мы первые подняли оружие.

— Хорошо,— сказал мурза, медленно поднимаясь.— Я не тро­ну вас, если вы уничтожите посевы, я оставлю вас в покое, если вы отдадите мне русских.

— А если мы не согласимся на это? — спросил Чка.

— В Казани знают про вашу измену, и не дольше чем через неделю здесь будет все мое войско. Все равно и вы, и русские будете в моих руках.

— Уведите их в сторону, мы будем советоваться,— сказал Чка, и мурзу с воином отвели в кусты.— Как быть, мужчины?

— Я не верю ни одному слову мурзы,— сказал Улем.— Если мы отдадим мурзе наших друзей, мы погубим их и поступим как самые презренные и ничтожные скоты. Еще не было в нашем роду такого, чтобы мы предавали друзей. Если мы уничтожим посевы, мы погубим правду земли, снова будем под сапогом мурзы, если он не уничтожит нас.

— Слушайте, люди! — крикнул Топкай.— Если мы сделаем,

как хочет мурза, мы все равно не спасем себя. Он переловит нас по одному и умертвит. Так лучше погибнуть в бою за правду, чем умирать позорно.