Марш Акпарса
Шрифт:
— Зачем так?
— Кто знает. Видно, так надо. Может, выгода мурзе какая от этого есть. Если скажете, что я послал — примет. Потом в левую сторону другая река пойдет. Около нее илем Пчелиного пастуха. Его зовут Чка. Дальше, прости меня, не знаю, не ходил.
— И на том спасибо,—ответил Санька.
Извай подошел к отцу и что-то сказал тихо.
— Ты прав, сын мой. Он говорит, что у наших рек много заливов, и вы заблудитесь. Он говорит: я их проводить хочу. Если согласны, я с радостью отпущу его.
— Спасибо тебе, добрый Симокайка.
— А теперь
У Симокайки гостили девять дней. Ешка и Шигонька подолгу беседовали с людьми о новой вере. Черемисы со всеми доводами соглашались, однако кресты не брали, говорили, что к своим богам они привыкли, знают, какие жертвы им давать, какие молитвы. А нового бога если взять, по-новому ему молиться надо, они же не умеют — могут обидеть его, накликать беду на себя.
Шигонька все допытывался у людей: отчего это мурза хлеб им сеять не велит и везде ли такой наказ дан? Если в первый день при людях Симокайка этого не сказал, то наедине все изъяснил. Мурза Япанча на земле, что по правую сторону Кокшаги и вверх по другим мелким рекам, не дает хлеб сеять для того, чтобы люди тех земель, кроме ясака, несли мурзе шкуры, мясо, мед и воск в обмен на муку, которую мурзе, после сбора ясака в иных местах, девать некуда. Раньше Япанча зерно и муку возил в Нижний Новгород, теперь туда ход закрыт. И удумал мурза сбывать хлеб своим же подданным. Для того и землю пахать запретил.
А Симокайкин илем на левом берегу реки и под тот запрет не попал. И потому люди тут живут малость легче.
Не глядя на упреждение, Шигонька все же купил у соседей Симокайки четыре мешка овса и два мешка ржи.
На десятый день утром тронулись в путь. Впереди шла лодка Извая, в которой, кроме него, было еще двое гребцов. В пути были пятеро суток. Остановились в чудесном местечке. Река здесь изгибалась подковой, образуя маленький полуостров.
— Дальше реку я не знаю, идите сами,— сказал Извай.
Он отвел Саньку в сторону и тихо сказал:
— Скажи, брат мой, если я и вашему, и нашему богу молиться буду — можно?
— Молись, Извай. У вас богов много, а наш один — вернее будет.
Извай уехал.
Перво-наперво на полуострове соорудили большой шалаш из двух половин. В одну поместили Ирину, в другой расположились сами. Шигонька вытесал и сколотил столик, вытянул из сумы чернила с пером да заветную тетрадку и писал, почитай, два дня.
Шигоня подробно описал не только спасение Извая, но и какие речи говорены про бога и веру. Затем снова приступил к описанию:
«...А от Симокайки с его сыном Изваем мы пошли дале. Земля та лесная, и река, по которой шли мы ладьею, богатства превеликого. В лесах зверя разного столько, что жить тут людям не безопасно. Пока плыли мы по реке видели медведей и волков, лисиц и песцов, рысей и даже редкого в тех лесах отважного барса. Река изобиловала рыбой, ехавши по ней, мы нужды в еде не знали никакой. Извайка-стрелок бил зверей, я, грешный, да мои други ловили рыбу и ели, на кострищах сваривши.
Ежели горные черемисы хлеб сеют сыздавна, то здесь ни
Люди лесные живут все более охотою на зверя, от коего имеют мясо для еды и шкуры для одежды и для обмена на муку, которую им возят люди мурзы из Казани.
Окромя охоты, ловом рыбным промышляют, и оттого их руэ- мы, сиречь сельбища, ставятся по берегам рек. Иные ставят борти на пчел и собирают много меда и воска.
Были мы у старого и вельми мудрого охотника Кундыша в его руэме, он рассказал нам про обычаи предков. Поскольку писаных законов те люди не знают и знать не хотят, то сии обычаи передаются из колена в колено, и никто нарушать их не волен. По обычаям предков черемисских каждый должен повиноваться старшему, кто бы он ни был. Всякий блюдет не свою пользу, а пользу рода, руэма или места, где он живет. Ни один честный человек не говорит «это моя земля, это моя река», а все говорят «наша земля, наша река» и потому ходят по любому месту вольно, кто где захочет. Обычаи велят быть черемисину неприхотливым в еде, носить простую одежду. Обычай их предков презирают ложь и, коль черемисин сказал слово, он будет ему верен. Это я уже не единожды замечал...»
Быстро гонит по бумаге строку Шигонька, пишется ему легко, рассказать в памятной книжке есть что. И про молитвы, которые услышал от местных людей, он пишет, и про свадьбы, и про похороны. Все, о чем узнал, попало в книжицу.
Старая священная липа, широко раскинув ветви, стояла посреди рощи, как добрая хозяйка мольбища. От небольшой речонки, протекавшей недалеко, ветерок доносил горьковатый запах ивового цветения. Любопытные молодые листочки, спустившись с нижних ветвей липы, заглядывали в берестяной туесок, повешанный на сучке. Оттуда пахло свежим медом.
Под липой на коленях стоял старый и хромой Чка. Он молился всем богам, которые покровительствуют бортникам.
И отцы, и деды, и прадеды Чка славились уменьем добывать в лесу мед и воск. Сначала они искали дуплистые деревья, где гнездились пчелы, и отнимали у них мед. Потом научились делать дол- бленые колоды и развешивали их на деревья.
Мед и воск давали им пищу, одежду и свет. Медом и воском можно было уплатить ясак мурзе Япанче, выменять у него муки на лепешки, получить железо для наконечников стрел.
Тихо шелестят листья. Тихо шепчет старый Чка молитву:
— Юмо великий и добрый, прошу у тебя прибыли пчелам. Крылья у них сделай крепкими, к утренним росам летающих пчел приведи встретиться с хорошими цветами. Когда я, вышедши в лес, подойду к сделанным дедами меткам и влезу на дерево брать мед, помоги мне, юмо, и на дереве удержи. Погляди на меня, юмо, я уже с дерева упавши, сломал одну ногу — другую ногу ты для меня сохрани и дай мне удачу. Прими, юмо, свежий мед — дар мой: погляди, он на сучке висит Я тебе принес, возьми его.