Маршал Блюхер
Шрифт:
— А ты чаевые берешь?
Вася смутился:
— Не всегда. Стараюсь поскорей уйти.
— Вот это зря. Ты благородненького-то не разыгрывай. Ведь это тобой заработано. Вручил товар — вынь платок, вытри физиономию. Дескать, вот как спешил, старался, употел даже. Говори «спасибо», если дают самую мелкую монету. Слышал, как Герасьевич свою шайку поучает: копейка рубль бережет. Скопишь целковый–другой — матери подарок купишь или книжку нужную приобретешь. Не теряй времени, Вася, умней. Грамотешка-то у тебя совсем крошечная. Не стесняйся, бери мои книжки. Читай. Что не поймешь, спроси. Помогу, растолкую.
Вася
И, старательно подражая своему новому и пока единственному другу, Вася купил изрядно потрепанные учебники русского языка и арифметики. Занимался ежедневно. Решал задачки, усердно выводя каждую букву, писал сочинения. Не стеснялся, словно учителю, все отдавал на проверку Петру. Даже письма в Барщинку к матери и сестрам показывал товарищу:
— Взгляни-ка, пожалуйста, много ли я здесь поднапутал.
И тот терпеливо и тщательно выискивал ошибки, отмечал красным карандашом и требовал:
— Ошибки выпиши в тетрадку. Каждую — пять раз. Письмо перекатай начисто и покажи мне снова. И не спеши, вникай, что к чему.
И Вася вникал с предельным упорством. Не обижался, когда строгий «учитель» ставил крупные, жирные двойки и поправлял сугубо деревенские, «пошехонские» слова:
— Смотри в корень: с питерской, лощеной знатью имеешь дело, ярославец. Разговаривай с ними на городской манер, чтобы все эти барыньки не подсмеивались, не издевались над мужицким сыном. Прежде чем слово произнести, покрути его во рту, подумай, ладно ли получается. Понял?
— Это я давно понял. Еще за дверь не уйдешь, а они уже зубы скалят, потешаются. Они нас и за людей-то не считают.
— Ишь ты! Оказывается, способен на глубокие мысли. А ты свое человеческое достоинство перед их буржуйской наглостью и подлостью не теряй. Не унижайся! Сегодня ты на побегушках, а завтра или послезавтра— мастеровой, слесарь там или токарь. Личность, знающая себе цену и умеющая постоять за себя.
— На завод меня не возьмут. Годов мало.
— Не горюй! Походишь, походишь, и примут учеником, пройдешь курс подзатыльников и будешь рабочим. А пока присматривайся к столице и учись… Это главное, Василий свет Константиныч.
— Столица, она бывает разная. На Невском одна, а на Выборгской стороне совсем другая.
— Коряво сказано, но не глупо. Правильно смотришь, в самый корень. Нам с тобой надо держаться Выборгской стороны. Скажу тебе по секрету, придет время, и Выборгская сторона наведет порядок на Невском. Свой, рабочий…
— Чудно ты говоришь… Когда это будет-то?
Петр прищурил глаза, словно пытался рассмотреть это необыкновенное, грозовое время. Сказал неопределенно:
— Подрастешь —
В воскресенье 9 января 1905 года «магазинный мальчик» Вася Блюхер, помахивая нарядной коробкой, шел по Садовой к Невскому. Погода была ясной, морозной. Спешил. Хотел поскорее доставить заказ покупательнице и на обратном пути заглянуть на Литейный, в магазин Гамулина. Там продают дешевые держаные книги. Можно что-нибудь очень нужное, полезное высмотреть. В носовом платке завязаны, чтобы не звенели, три увесистых пятака.
Вася вышел к Невскому и, удивленный, остановился— на широком проспекте было тесно, проспект переполнен людьми. По середине мостовой лениво проезжали вооруженные всадники в медных касках. Они что-то кричали, но их никто не слушал, все спешили к Зимнему дворцу. Степенно покачивались кресты, позолоченные иконы и портреты царя. И, глядя на это бесконечное шествие, Вася вспомнил крестный ход в засушливое, голодное лето. Только в селе Георгиевском на Раменье мужиков было куда меньше, да и одеты победнее, и шли земляки тихо и смиренно, боялись пустыми разговорами разгневать господа бога. А здесь, похоже, спорят о чем-то, но так тихо, что можно понять только отдельные, часто повторяемые слова: «он поймет», «его императорское величество примет», «государь все узнает». И было непривычно, диковато видеть худощавых бедно одетых мастеровых рядом с важными господами и дамами.
Вася постоял, отыскал в рядах идущих щель и стремительно проскочил на противоположную сторону Невского проспекта.
Хозяйки дома не оказалось. Молоденькая горничная пояснила:
— Мария Васильевна пошли на Дворцовую площадь. Говорят, к народу выйдет само императорское величество. А ты картонку-то оставь, не бойся, передам в целости и сохранности.
— Яков Герасьич велели в собственные руки…
— Вот так и скажи своему хозяину. Не бойся. Денежки-то ваш купец уже успел сцапать, так что иди с богом.
Вася поинтересовался, как зовут барышню, и не спеша направился на улицу. Ему показалось, что людей стало еще больше. И вроде не идут, а топчутся на месте, наверное, площадь у дворца переполнилась до отказа. А желающих увидеть царя конца края нет, весь Питер вышел на улицы. И Васе тоже захотелось побывать на Дворцовой площади. Хотя бы издалека увидеть, какой он из себя, этот царь–государь. Пробиваться сквозь плотно сомкнутые ряды было очень трудно. Ругались. Толкали. Какой-то сердитый краснолицый толстяк стукнул по шее. Вася думал лишь о том, как бы поскорее добраться до Александровского сада. А там можно залезть на забор или дерево и все высмотреть.
Люди вздрогнули — на площади гулко грянул и тяжело прогрохотал по Невскому ружейный залп. И это грозовое, тревожное громыхание остановило огромную толпу. Вася услышал вокруг себя удивленные и встревоженные голоса:
— Стреляют? В народ палят? Не может быть. Это холостыми. Да что там — салютуют!
Люди торопливо успокаивали друг друга, но вперед не шли, приподнимались на носках, прислушивались, всматривались, словно пытались рассмотреть, что делается там — у Зимнего дворца.
Один за другим, сотрясая жалобно звенящие стекла, прогремели оглушающие залпы, и толпа хлынула назад, растекаясь по прилегающим к Невскому улицам.