Маршал Конев
Шрифт:
Тревожные думы терзали его. Всё ли он сделал, чтобы уберечь людей, сохранить боеспособность огневых взводов? И всё ли тут зависело от него, от самих артиллеристов? Наверное, не всё, но многое.
Бой — это всегда задача со многими неизвестными. Даже такими: попадёт в тебя пуля или нет? Но, если, скажем, попадёт и командир батареи выйдет из строя, найдётся ли смелый и решительный человек, который возьмёт управление боем на себя? А главное — не произойдёт ли заминка, которой воспользуется противник, заставит стрелков залечь или, хуже того, — отойти с занятых позиций?
Иногда ситуацию на поле боя сравнивают с той, что складывается
Эти вопросы капитана пока оставались без ответа. А другие? Они касались только его личных переживаний. В эти минуты он вдруг подумал о Наташе, медсестре, которая выходила его, тяжело раненного, в госпитале. С любовью заботилась о нём, вернула не только к жизни, но и в строй. Она, бесспорно, нравилась ему, но он тогда любил Галю, с которой был связан словом, обещанием. Теперь Галя для него потеряна. Может быть, эта утрата усилила душевное расположение к Наташе, рождённое за время госпитальных мук и радости выздоровления. Но где она? Кругом кипит бой. Каждый день она ходит под пулями, спасая раненых. И многих уже вызволила из беды, вернула к жизни. Надо бы как-то помочь ей. Да, как жаль, что он вовремя не разглядел истинного своего счастья...
С этими мыслями Паршин резко поднялся, оправил ремни на гимнастёрке и сказал сидевшему у аппарата телефонисту:
— Буду на огневых позициях первого взвода.
33
В приказе Верховного Главнокомандующего отмечалось, что войска 1-го Украинского фронта в результате умелого, обходного манёвра танковых соединений и пехоты, после двухдневных боев, штурмом овладели Львовом, важным хозяйственно-политическим областным центром Украины, крупным железнодорожным узлом и стратегически важным опорным пунктом обороны немцев, прикрывавшим пути к южным районам Польши. Перечислялись имена командующих армиями, командиров соединений и частей, принимавших непосредственное участие в боях. Приказ этот Конев встретил на улицах Львова, находясь в передовых частях, добивающих остатки врага на окраинах старинного города.
Вернувшись в штаб и войдя в свой рабочий кабинет, тут же развернул боевую карту. Он знал, что предстоят новые, более масштабные и потому более сложные, более тяжёлые бои. Впереди ещё много территории, занятой врагом. Уже в ряде пунктов советские войска пересекли государственную границу, и война вступила в качественно новую фазу, суть которой заключалась в освобождении народов Европы от фашистской тирании. Начало этому процессу положили 1-й, 2-й и 3-й Белорусские фронты, успешно осуществившие широкомасштабную
Именно в эти дни, в период, когда война вступила в свой завершающий этап, Иван Степанович начинал всё чаще задумываться над уроками войны, анализировать минувшие события, особенно начало военных действий: это давно его беспокоило. Но от тяжёлых размышлений Конева оторвал телефонный звонок ВЧ. Он перешёл от окна, где стоял, к столу и взял трубку. Звонил Сталин. «Что он, подслушивает мои мысли, что ли?» — усмехнулся Конев.
Иван Степанович доложил о боях за Сандомирский плацдарм, о том, что все атаки немцев успешно отбиты. Сталин ответил, как всегда, кратко:
— Хорошо. Закрепляйте и расширяйте этот очень важный для наших войск плацдарм. Помните, что с этого плацдарма нам скоро придётся идти дальше...
Он спросил далее о взаимоотношениях с местным населением и посоветовал всячески помогать полякам в восстановлении мирной жизни.
Через некоторое время из Генштаба позвонил начальник оперативного управления генерал Штеменко. Он был в хорошем настроении. Получив от Конева необходимые данные, Штеменко рассказал ему о содержании разговора со Сталиным в связи с летней операцией 1944 года.
— «Конев настоял тогда на двух ударах, — говорил мне Сталин. — Распылил силы. А прорвать фронт на Львовском направлении с первого удара, как планировал, не сумел. Создалась критическая ситуация. И если бы не удался прорыв под Колтовом, пришлось бы срочно в ходе боевых действий перебрасывать значительную часть войск на Рава-Русское направление. А это, в свою очередь, было бы связано с ослаблением темпа наступления и в конечном счёте с потерей стратегической инициативы. Я, признаться, очень волновался, когда Конев повёл танковые армии по узкому коридору, пробитому с большим трудом во вражеской обороне под Колтовом. А ведь именно здесь решалась судьба операции. Как вы думаете, почему он добился тогда успеха? »
Я слушал и не прерывал Верховного. Я знаю, что Сталин любит неожиданно задавать такие вопросы, которые ставят собеседника в тупик. Сам же он всегда, как и на этот раз, оказывался в более выгодном положении, потому что заранее подумал об уроках этой сложной боевой операции и пришёл к определённым выводам.
Мне тоже не хотелось ударить в грязь лицом — и я ответил Сталину:
«По-моему, Конев сумел правильно распорядиться резервами. В нужный момент он спешно перебросил для обеспечения флангов два танковых корпуса и достаточно кавалерии».
«Верно, — согласился Сталин, энергично взмахнув рукой, в которой держал трубку. — Обеспечение флангов, умение вовремя и к месту подтянуть резервы — очень важно на войне. Но это всё же не главное. Что же, на ваш взгляд, главное?»
«Думаю, — не сдавался я, — что одновременное нанесение мощных ударов на Рава-Русском и Львовском направлениях ослабило силы немцев. Они не знали, куда направить свои основные резервы».
«Тоже верно, — отреагировал Сталин. — Но что-то вы всё напираете на резервы. С резервами мы, считайте, покончили».