Маршал Конев

Борзунов Семен Михайлович

Бойцы, проснувшись, сразу же принялись за неотложные дела, которых у солдат на фронте хватает. Надо проверить снаряжение, залатать прохудившееся обмундирование, позаботиться о запасе патронов и гранат к предстоящему бою.

Ротный весельчак и балагур Фёдор Супонин, проверяя свой боезапас, с улыбкой говорил:

— Что, братцы, я вам доложу. Вчерась иду я в свой взвод. Только, это, вынырнул из пролома в стене, прямо на меня вышел какой-то проверяющий, а с ним наш командир полка. А я, вы ж знаете, ой как не люблю со всякими начальниками встречаться! Того и гляди, или вздрючку получишь, или зашлют куда-нибудь, куда Макар телят не гонял. Только я свернуть собрался, как поймал тот контролёр меня за рукав. Задержал, значит, и спрашивает: «Какого полка?» Я, конечно, честь по чести отвечаю. Экзамен этот, чувствую, точно

выдержал. Улыбнулся, вижу, контролёр и снова подбрасывает мне вопросик: «Где ваша позиция?» Я показал. Вот, говорю, за этим уступчиком, за проломом в стене. А он опять: «Что вы отсюда видите? Какие цели замечаете?» Я возьми и брякни по-нашему, по-мужицкому: ничего, мол, особенного не замечаю, потому как передо мной снова стена и дыра в ней ещё не проделана. Что там, за стеной, мы узнавать ещё не обучены. А вот жинка моя, дай Бог ей здоровья, эту премудрость ещё до войны освоила на полную, можно сказать, мощность. Бывало, задержусь я где-нибудь, ну, скажем, на футбол подамся после работы. Смотришь, где-то к концу первого тайма передают по громкоговорителю: «Гражданин Супонин Фёдор Павлович, вас ждут у выхода со стадиона между второй и третьей трибунами». Понимай так, что жинка меня уже высмотрела сквозь стену и теперь по радио вызывает. И так ловко она наладилась меня ловить, что я редко какой матч до конца досматривал. Сердился я тогда на неё ужасно. А вот только здесь, на фронте, понял, какой же талант разведчика заложен в ней, в жинке-то моей. Сюда бы её сейчас, она бы нам всё как на ладони высмотрела. Где у врага орудие стоит, а где танк спрятан. А то ведь в городе, за домами да за каменными стенами, ничегошеньки не видать... Говорю я это, как всегда, за словом в карман не лезу, а командир наш за этим проверяющим стоит и так сурово на меня смотрит. А я уж нашего командира полка знаю: если он на тебя так глядит, это не к добру. И верно. Погрозил он мне пальцем и так сказал: «Чего же это вы, рядовой Супонин, перед командующим фронтом товарищем маршалом Коневым балясы точите? Ведь ему, чай, некогда ваши байки слушать». Обомлел я тут, братцы. «Извините, — говорю, — товарищ маршал, что так выдало, но я безо всякой выгоды, от души балакал, такая уж жинка у меня...» — «Ничего, — отвечает маршал, — правильно сказал. Наблюдение за противником в городе действительно вести трудно. Но надо этому учиться. И обязательно надо, как твоя жинка, угадывать его намерения. Вот, скажем, за этим выступом впереди вполне может танк укрыться. Рванёте, не глядя, вперёд, а он вам и всыплет по первое число...» Я машинально метнул взгляд на этот угол, а оттуда и вправду ствол танковой пушки торчит. Кричу: «Ховайтесь, товарищ маршал, стрельнёт счас!» А он так спокойно отвечает: «Стрельнуть не стрельнёт, ему ещё для этого выдвинуться надо. А наши артиллеристы тоже дремать не будут. А вот учиться наблюдать в городе за противником надо. Об этом я и вашему командиру скажу». Повернулся он и говорит нашему командиру полка: «Ну что же, пойдемте на ваш командный пункт. Хочу посмотреть, что вы лично оттуда видите».

Шалов, направившийся уже к выходу, вдруг остановился, спросил:

— А ты, Супонин, не присочинил всё это? Про маршала-то? Я вот три года бессменно воюю, а Конева только раз видел, когда он мне награду вручал. А тебе что-то везёт на такие встречи.

Супонин обиженно скривил губы:

— Ей-богу, если и присочинил что, товарищ старшина, то самую малость. И до сих пор удивляюсь, как мне тогда маршал взыскание не влепил за невыдержанные речи, а главное, за неумение наблюдать за полем боя. Я ж ему тогда ничегошеньки не смог доложить толком.

Шалов махнул рукой и вышел, а бойцы взвода поспешили на завтрак.

— Ты, Супонин, идёшь аль нет?

— А как же! Меня ещё в запасном полку старшина учил: «Хоть врачи не советуют перед боем наедаться, потому как, если в живот ранят, лечить труднее будет, а ты их не слушай, ешь больше. Кто знает, когда бой кончится и подвезут ли кашевары к тому времени пищу».

Супонин ел сосредоточенно, не спеша. Он отправлял в рот последнюю ложку каши, когда вдруг прозвучала команда: «К бою!»

31

Уже темнело, когда Иван Степанович Конев в плащ-накидке по глубокой траншее пробирался с генералом Курочкиным на передний край одной из дивизий 60-й армии.

По пути остановились около пулемётной ячейки. Поздоровавшись, маршал спросил бойца:

— Давно здесь?

— С утра веду наблюдение, — ответил пожилой пулемётчик, не зная ещё, кто с ним говорит, но чувствуя, что кто-то из высокого начальства, раз его сопровождают генерал вместе с командиром полка. Объяснение дал толковое: — Справа, вот там, у двухэтажного здания, — пулемёт. Из траншеи ведут огонь автоматчики. А слева — ещё не уточнил. Но похоже, что и там тоже пулемёт. Ручной или станковый — ещё выяснить надо.

— А батарея откуда огонь вела?

— Из-за той вот группы домов. — Боец показал рукой. — Там, видать, огневые позиции их артиллеристов. А наблюдательный пункт у них, скорее всего, на чердаке высокого дома. Дважды видел, как бинокль там на солнце блеснул.

— Давно на фронте?

— С первого дня. Прошёл, как у нас говорят, огонь и воды и медные трубы. Трижды ранен. От западной границы отступал, а теперь вот снова сюда возвращаюсь.

Поскольку пулемётчик был в накидке, Иван Степанович поинтересовался его званием.

— Звание у нас известное — рядовой красноармеец. Конев повернулся к сопровождавшим его командирам:

— Непорядок...

Пулемётчику не понравился этот упрёк, и он тут же возразил:

— В чём же непорядок, товарищ... не знаю вашего звания. Службу мы несём исправно, бьём врага, можно сказать, в хвост и в гриву. Вроде бы всё выглядит как надо. Кажется, порядок...

— Да я не о том, товарищ боец, — уточнил Конев. — Службу вы знаете твердо и времени, вижу, зря не теряете, тщательное наблюдение ведёте. Всё это хорошо. А вот то, что всю войну рядовым, — это непорядок. Командир полка...

— Слушаю вас, товарищ маршал.

— Как фамилия? — повернулся Конев к бойцу.

Тот, ошарашенный только что услышанным, не сразу понял:

— Чья? Моя?

— Конечно!

— Громов я, товарищ Маршал Советского Союза. Извините, что не признал вас сразу.

— Хорошая фамилия — звонкая и грозная. Тем более не годится всю войну ходить в рядовых. Присвойте ему, товарищ командир полка, воинское звание сержант и назначьте командиром отделения.

— Слушаюсь, товарищ маршал.

— И в отношении награды посмотрите: если воевал хорошо да к тому же ранен был, то представьте к медали, а может быть, и к ордену — смотря по заслугам.

Потом Конев снова повернулся к пулемётчику:

— Чтоб порядок был, товарищ сержант, и в этом деле. И извините, что не всегда мы, командиры, вовремя поспеваем отдать должное вам, нашим бойцам, не всегда внимательны. Но в этом уже мы виноваты, начальники ваши. — Тут же опять к командиру полка: — Проверьте, товарищ майор, может, ещё есть такие в полку?

— Слушаюсь!

Маршал снова заговорил с Громовым:

— То, что вы знаете огневые точки противника, — хорошо. Но ведь своим пулемётом вы их не подавите. Да если они ещё в капонирах. Думали об этом?

— Думал, товарищ маршал. И сообщил своему командиру, чтоб заявку дал на подавление пулемётных гнёзд артиллерией. С пехотой ихней мы как-нибудь сами справимся, а вот пулемётчики могут много бед натворить.

— Учтите, — Конев опять глянул на командира полка, — сержант дело говорит. Все огневые точки противника выявите и засеките заранее, чтобы перед началом атаки они были уничтожены артиллеристами. Мне приходилось подписывать реляции к наградам на бойцов, которые грудью своей закрывали амбразуры вражеских огневых точек. Это — героизм исключительный, он требует вечной памяти. Такие бойцы не только спасали своих товарищей, но и расплачивались жизнями за безответственных командиров, которые вовремя не разведали и не подавили вражеские пулемёты. И если такой солдат-герой достоин высшей награды, то его командира следовало бы отдать под трибунал.

Сказав это, Иван Степанович круто повернулся и зашагал по траншее.

...Поздно вечером Коневу принесли на подпись наградные листы. Он внимательно читал не только о боевых подвигах представляемых к награде лиц, но и краткие Данные об их боевом пути. Вот он задержался на одном из представлений.

— «Дважды ранен и каждый раз возвращался в свою часть», — повторил он вслух, обращаясь к присутствующему Константину Васильевичу Крайнюкову.— Даже командующему армией такое не всегда удаётся, не говоря уж о командирах полков и дивизий.