Марсианка
Шрифт:
Глаза застлало гневом. Он знал за собой этот недостаток: неожиданный гнев.
– Вон отсюда! – закричал Олег срывающимся голосом.
Ида испуганно вскочила и отпрянула.
– Что с тобой? Что случилось?
– Пошла вон! Ну? Я кому сказал – вон!
Олег взял бутылку из-под пива и замахнулся ею на Иду. Та схватила свое платье и отбежала.
– Да что с тобой? – На ее лице было искреннее недоумение. И это выражение недоумения почему-то окончательно взбесило Олега.
– И чтобы больше я тебя никогда не видел! Дрянь! – Олег опять замахнулся.
Ида поняла, что, если она задержится здесь хоть
– Оказывается, ты еще и псих! Псих чертов! Чтобы я больше к тебе когда пришла! Да провалиться мне на месте! Марсианин! Да! Да! Ты марсианин, а не я! Вот тебе. – Ида показала язык, надела босоножки и пошла напрямик по траве к видневшимся на горизонте телеграфным столбам.
Олег долго следил за мелькавшим в ковыле красным купальником, потом лег. У него подергивалась правая щека и дрожали руки. Лежал неподвижно, без всяких мыслей, не замечая ни светившего прямо в лицо солнца, ни нежных облаков, которые поднимались с горизонта и плыли по небу, словно пух отцветших одуванчиков.
Очнулся он от осторожного шороха. Начался дождь. Мелкий-мелкий, как осенью. Вокруг все шуршало: и трава, и лес, и река, и лежавшая рядом газета. Стало хмуро, неуютно. Олег принялся натягивать на себя успевшую промокнуть одежду.
Сквозь дождливую мглу совсем не было видно телеграфных столбов. Олег взял саквояж, положил в него сандалеты, закатал полотняные брюки и пошел в противоположную сторону. Этим путем было дальше, но он не хотел идти по ее следам.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Анна Трофимовна Гусева на вашем участке живет?
И. К. ПЕРО, участковый милиционер:
– Да… Село Верхняя Ведуга, двенадцатая хата от краю по левую руку, если идти с Большого шляху.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Вы ее хорошо знаете?
И. К. ПЕРО:
– Да. Пора уж знать. Двадцать лет участкую в этом районе.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Что вы о ней можете сказать?
И. К. ПЕРО:
– Что сказать? Баба как баба. В колхозе работает справно. Скандалов за нею не замечалось. Может, на самогоне попалась? Самогончиком балуется, это верно, но в небольших пропорциях. Клеветать не буду. Для себя балуется. Сынишка у нее в городе живет, по праздникам навещает. Ну и того… литруху нагонит когда. А так баба хорошая, работящая. Жизнь у нее тяжелая получилась. Дом сгорел, мужик без вестей десять лет после войны был, объявился потом, а на вторую весну, после того как объявился, его трактором задавило. Заснул в борозде ночью, его сменщик-то и не заметил. Вот одна сейчас и мается без мужика. Сын, правда, помогает.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Расскажите о нем подробнее.
И. К. ПЕРО:
– Натворил чего-нибудь? Поначалу парнишка бойкий был. Это точно. Безотцовщина. По садам шляться стал. Из зенитки пальнул. У нас за околицей справная итальянская зенитка стояла – трофей. Так он что учудил: подобрал снаряд да как бабахнет в небеса.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Мы подозреваем его в убийстве.
И. К. ПЕРО:
– В убийстве…
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Да. Следы ведут к крупной шайке спекулянтов.
И. К. ПЕРО:
– Вы уж, пожалуйста, разберитесь повнимательней. Матери конец тогда. А ошибки и в нашей работе бывают.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Мы разберемся внимательно.
Троица
Потом Олег с трудом мог вспомнить, как это получилось. Почему он сказал ту фразу. Он пришел с речки мокрый, грязный. А дома было светло, тепло, пахло жареными пирожками и лесом. По стенам были развешаны хвойные ветки, а пол устлан листьями: ярко-зелеными, огромными – клена: маленькими, кокетливыми, уже чуть-чуть желтоватыми – березы; длинными, шершавыми – белой акации. За столом шумела, гремела тарелками, вилками большая компания.
Олег был ошеломлен. Только что он шел босой по грязи, по темной, мокрой степи, а здесь людно, светло, и еще эти листья…
Катерина Иосифовна всплеснула руками, запричитала:
– Где ты ходишь? А ноги-то, ноги – босые! Ты же простудишься!
Павел Игнатьевич ухватил Олега за плечо и усадил его рядом с собой.
– Сейчас мы его лечить будем.
Множество рук потянулось к Олеговой тарелке, накладывая ему закуску. Павел Игнатьевич налил конструктору полный стакан водки. Олег выпил залпом, задохнулся. Из глаз потекли слезы. Кто-то подсунул огурец, кусок хлеба.
– А ты нюхай! Нюхай!
Олег стал жадно есть: он вдруг почувствовал себя голодным. Беседа за столом, расстроенная приходом квартиранта, опять вошла в свое русло. Говорили неторопливо, веско.
– Дожжей в этом году – пропасть. К урожаю.
– Я участок помидорами засадил. Выгоднее всего.
– Анадысь тюль давали. Очередища. Три часа простояла.
Это были последние слова, которые слышал Олег. Его уши плотно заложило ватой. Стало тихо-тихо, только где-то далеко звенел комар и щурилась под дождем трава. Олег сидел, опустив руки на колени, и бессмысленно улыбался. Тело обмякло, голова отказывалась что-либо соображать. Почему собрались здесь эти люди? Зачем по стенам развешаны ветки? Как в какой-то сказке… И Наденька похожа на сказочную принцессу. Сидит напротив, румяная, красивая, глаза блестят. Какая она сегодня нарядная… Розовое платье с бантом… Глаза большие и грустные… Ничего не ест. Бедная девочка, она же влюблена в него. Да, да. Он это знает точно, он это чувствует. Страдает, мучается, не спит по ночам, наверно. Ловит каждый его взгляд. А он путается со шлюхой. Наденька была бы верной, любящей женой. Ничего, что она ленива… Замуж выйдет – переменится. Пойдет работать. Надо только изолировать ее от родителей. Если он женится, ему дадут квартиру…