Марсианские истории
Шрифт:
Отвратительное лицо, не способное выражать чувств, никак не проявляло того, что происходило у него в мозгу. Был ли там гнев или ненависть? Или жажда мести? Тара Гелиум не знала, да ее это и не интересовало Случилось самое худшее. Она попыталась освободиться и потерпела неудачу. И другой возможности не будет.
— Идем! — сказал Чек. — Мы возвращаемся в крепость.
Абсолютная монотонность его голоса не нарушилась. Это было хуже, чем гнев, ибо полностью скрывало его намерения. Ее ужас перед этим гигантским мозгом, совершенно лишенным человеческих чувств, усилился.
Ее вновь отвели в ее комнату в крепости и
Тара Гелиум от всей души желала, чтобы эти ученые, подобно ей, на себе испытали практические действия своей теории.
Выбор между олицетворением физического начала — рикором и представителем умственного начала — калданом, был бы безрадостным. Наиболее благоприятный путь развития человечества находился посередине. Это прекрасный объект исследования, думала она, для тех идеалистов, которые стремятся к абсолютному совершенствованию, правда заключается в том, что абсолютное совершенство так же нежелательно, как и его полная противоположность.
Мрачные мысли наполняли голову Тары Гелиум, когда она ожидала посланцев Лууда — посланцев, которые для нее значили бы только одно — смерть. Она знала, что найдет способ покончить с собой в крайнем случае, но пока она еще цеплялась за надежду и за жизнь. Она не сдастся пока будет хоть малейшая возможность бороться. Она заставила Чека вздрогнуть, громко и яростно выкрикнув:
— Я все еще жива!
— Что это значит? — спросил калдан.
— То, что я сказала, — ответила она. — Я все еще жива и пока я жива, я могу найти выход. Смерть, только смерть лишает всех надежд.
— Найти выход к чему? — спросил он.
— К жизни, к свободе, к другим людям, — пояснила она.
— Вошедший в Бантум никогда не покидает его, — пробубнил он.
Она не ответила. Немного помолчав, он сказал:
— Спой мне.
Во время пения появились четыре воина, чтобы вести ее к Лууду. Они сказали Чеку, что он должен оставаться здесь.
— Почему? — спросил он.
— Ты разгневал Лууда, — ответил один из них.
— Каким образом? — потребовал объяснения Чек.
— Ты оказался подверженным опасному влиянию. Ты разрешил чувствам воздействовать на себя, и это свидетельствует, что ты дефективный. Ты знаешь, какова судьба дефективных?
— Я знаю судьбу дефективных, но я не дефективный, — возразил Чек.
— Ты позволил странному шуму, исходящему из ее глотки, смягчить себя, прекрасно зная, что чувства находятся вне логики. Само по себе это служит явным доказательством твоей ненормальности. Затем, несомненно, побуждаемый этими аналогичными чувствами, ты разрешил выйти ей в поля, где она могла бы совершить
— Вы правы, — сказал Чек. — Я останусь здесь и буду ждать, пока Лууд не прикажет уничтожить меня наиболее целесообразным путем.
Тара Гелиум бросила на него удивленный взгляд, когда ее уводили из комнаты. Она через плечо бросила ему:
— Помни, Чек, ты все еще жив!
И в сопровождении воинов отправилась по запутанным туннелям туда, где ее ждал Лууд.
Когда ее привели в приемное помещение, Лууд находился в углу, прижавшись к нему своими шестью лапами. У противоположной стены лежал его рикор, чье прекрасное тело было одето в сверкающие доспехи… бездушная вещь без руководящего ею калдана… Лууд отослал воинов, которые привели пленницу. Затем он молча принялся глядеть на нее своими ужасными глазами. Тара Гелиум ждала. Она могла только гадать о том, что будет дальше. Когда настанет то время, нужно будет бороться. Внезапно Лууд заговорил:
— Ты думаешь о спасении, — сказал он своим мертвенным, лишенным выражения, монотонным голосом, единственно возможным у существа, полностью лишенного чувств. — Ты не спасешься. Ты всего лишь воплощение двух несовершенных начал — несовершенного мозга и несовершенного тела. Эти два начала не могут существовать вместе в совершенстве. Вот совершенное тело. И он указал на рикора. — Оно лишено мозга, здесь вот, — он указал лапой на свою голову, — совершенный мозг. Он не нуждается в теле для своего функционирования в качестве мозга. Ты противопоставляешь свой слабый разум моему. Даже теперь ты думаешь, как бы уничтожить меня. Если ты не сможешь это сделать, ты хочешь уничтожить себя. Сейчас ты на себе испытаешь силу моего мозга. Я — мысль! Ты — материя!
Твой мозг слишком мал и слабо развит, чтобы заслуживать названия мозга. Ты позволяешь управлять им импульсным действием, вызванным чувством. Он не имеет ценности. Ты не сможешь убить меня. И себя не сможешь убить. Тебя убьют, если в этом будет логическая необходимость. Ты не представляешь себе возможностей, заключенных в совершенно развитом мозге. Посмотри на этого рикора. У него нет мозга. По своей воле он может лишь слегка двигаться. Врожденный механический инстинкт, который мы оставили ему, заставляет его класть пищу в рот. Но он не может сам отыскивать эту пищу. Мы кладем пищу в кормушку всегда в одно и то же время и на одно и то же место. Если мы положим пищу к его ногам и оставим его одного, он умрет с голоду. Теперь посмотри, что может сделать настоящий мозг.
Он повернулся и устремил пристальный взгляд на бездушное тело. Неожиданно, к ужасу девушки, безголовое тело начало двигаться. Оно медленно встало на ноги и пошло через комнату к Лууду, наклонившись, оно взяло отвратительную голову в руки, затем посадило ее себе на плечи.
— Что можешь сделать ты против такой силы? — спросил Лууд. — То, что я сделал с рикором, я могу сделать и с тобой.
Тара Гелиум не отвечала. Всякий ответ был бесполезен.
— Ты сомневаешься в моих способностях! — заявил Лууд, и это было правдой, хотя девушка и не говорила такого, а только подумала.