Мартовские дни
Шрифт:
Попытки звать ромея по имени, тычки под ребра и оплеухи ничего не дали. Собравшись с духом, Ёширо прижался губами к приоткрытому рту. С равным успехом можно было целовать статую — твердую, гладкую и совершенно безответную. Только мерные движения бедер и темная кровь, размытыми пятнами марающая серебристую парчу.
— Хорошо, — невесть кому бросил Ёширо. Возможно, беседуя со своей ехидно ухмыляющейся судьбой. — Ладно. Я все осознал. Я безответственный идиот. С тяжким грузом этого знания мне предстоит прожить много несчастливых дней и лет, — он торопливо распустил тщательно вывязанный узел на длинных завязках хакама. Сбросил широкие штаны и запустил ладонь себе промеж ног, молясь неведомо кому только об одном — чтобы младший братец
— Я иду за тобой, — Кириамэ навалился сверху на извивающееся тело, распластав Гардиано по постели и ощутив, как ромей скрестил лодыжки у него за спиной. — Где бы ты не шлялся, я тебя вытащу, — Ёширо содрогнулся при мысли о том, что придется совершать акт единения насухо и он точно обдерет всю шкурку со своего невыразимого. Спустя миг он позабыл об опасениях, поразившись тому, что даже в полубессознательном состоянии и будучи ведомым, Гардиано упрямо навязывает ему свой ритм движения. — Имей в виду, если ты все это время притворялся, я тебя убью.
Гай отозвался глубоким, гортанным стоном. Выгнулся в пояснице, задирая ноги еще выше, откровенно предлагая не мешкать и воспользоваться случаем. Кириамэ двинул бедрами, воспрявший и исполненный бодрого рвения дрот скользнул по влажной от пота и крови коже, с первого раза угодив туда, куда требовалось.
Там все было именно так, как хотелось Ёширо — болезненно-тесно, гладко и до умопомрачения горячо.
Кириамэ не мог в точности определить, как долго длилось их слияние. Свечи на столе прогорели почти на весь фитиль, а маленькая лампадка оранжевого стекла в углу, отведенном для ками-хранителей дома, мерцала прежним уютным светом. Ёширо казалось, время чудесным образом то ускорялось, то замедлялось. Смутно вспоминалась ослепительная молния, пронзившая его белой хрустящей болью от макушки до пяток. Жадные, настойчивые губы на лице. Руки, содравшие с него юкату и торопливо оглаживавшие везде, где успевали дотянуться, а порой яростно, до синяков, впивавшиеся в плечи. Всплеск сладкого удовольствия — один, и сразу же за ним второй, из-за чего всякое движение внутри чужого тела сопровождалось смачным хлюпаньем. Кажется, они перекатились, и Гардиано оказался полулежащим на нем, а потом их опять начало швырять из стороны в сторону, и единственным выходом было — тесно прижаться друг к другу, став единым целым, не позволив стихии расшвырять их в разные стороны.
Кириамэ зевнул и протер кулаком глаза. Рядом задергались, стеная тоскливее, чем страдающая душа в пыточной демонов подземного мира. Кряхтя и охая, Гай Гардиано сел, обозначив свое несомненное возвращение в мир живых:
— Чтоб тебе пусто было. Сперва добрые горожане отдубасили, теперь ты добавил…
— Уверен, добрые горожане вразумляли тебя совершенно заслуженно и справедливо, — нихонский принц потянулся, ощущая во всем теле приятную, расслабляющую ломоту. Мимолетно улыбнулся, благо Гай как раз смотрел в другую сторону, больше занятый попытками боком сползти с постели. — Ступай умойся. Сможешь дойти, или поддержать?
— Обойдусь как-нибудь, — шатко утвердился на ногах Гардиано. Его немедля повело вбок, и он с грохотом своротил табурет. Не удержался от жалобного вскрика, тут же сменившегося яростными проклятиями, схватился обеими руками за поясницу и скрылся за занавесями маленького купального покоя, едва не сорвав их с медных креплений. Ёширо прикинул,
Из купальни донеслось очередное замысловатое сквернословие на латинянском, перемежаемое плеском обильно льющейся воды, страдальческим оханьем и шлепаньем босых ног.
К возвращению ромея Ёширо стянул с постели испачканное покрывало, отвернул одеяла и жестом велел Гаю располагаться ничком.
— Опять? — почти искренне возмутился Гардиано. — Ах, теперь ты запоздало решил явить предусмотрительность. Раньше надо было думать, прежде чем совать свой хрен куда попало. Что там у тебя, розовое масло или льняное?
— Не прикидывайся дурнее, чем ты есть, — посоветовал Кириамэ. — Ложись.
— А если завтра в седло? — не унимался ромей, пока Ёширо терпеливо размазывал остро пахнущий густой бальзам по нанесенным своей же рукой и взбухшим следам от ремня. — У меня на заднице точно живого места не осталось. Ведь до мяса ободрал, мерзавец. Ну ничего… — он многозначительно похрустел костяшками пальцев, — как только я малость оклемаюсь, одна вертлявая задница родом из Нихона получит за все сполна. Расплата будет жестокой и безжалостной.
— Да-да, — рассеянно согласилась нихонская задница. Поймав себя на том, что беспрестанные колкости Гардиано раздражают куда меньше. — Всенепременно. Не ощущаешь онемения или колотья в руках?
— У меня болят даже те мышцы, о существовании которых я не подозревал, а ты спрашиваешь, не бегают ли у меня мурашки по рукам? Нет, не бегают. Но спасибо за заботу. И… и просто спасибо, — Гардиано поерзал, устраиваясь поудобнее и смиряясь с тем, что нынешнюю ночь и десяток последующих ему придется лежать исключительно на животе, и с легким смущением добавил: — Понимаю, ты сорвался. Это бывает, я не в обиде. Ведь ты не бросил меня валяться и пускать пузыри. Со мной такое случалось, я вроде как ухожу в себя и не могу вернуться. К утру я бы опомнился… может быть.
— Не стоит благодарности, — церемонно отозвался Ёширо, на ощупь затягивая узел на поясе хакама и запахивая полы найденной отчего-то в другом конце спальни юкаты. — Сделай одолжение, угомонись.
— Утром вернется царевич, — без особого трепета в голосе напомнил Гардиано. — Думаешь, ему приятно будет узреть у тебя под боком эдакое новшество?
— Он знает, что у меня случаются дурные ночи, — невозмутимо возразил Ёширо, — и мне позарез необходимо иметь рядом нечто живое. Это меня успокаивает, — свечи на столе догорели и с мягким потрескиванием погасли. Кириамэ завернулся в одеяла, ощущая, как тяжелеют веки и он плавно соскальзывает в убаюкивающую темную одурь. Довольно с него на сегодня. Мертвецы с утра, царское недовольство днем, подаренная книга с виршами вечером, непрошенный любовник в постели ночью. Ах, как же это было сладко. Голос Гардиано, отсчитывающий удары — от него можно запросто сойти с ума. Может, и впрямь стоит повторить, учтя все допущенные ошибки?
— Эй! — резкий вскрик плеснул Кириамэ прямо в ухо и принц, не думая, сделал выпад. Промахнулся, но судя по звуку, кулак разминулся с целью на самую малость. — Эссиро, да проснись же! Эссиро, ну послушай!
Нихонский принц напомнил себе, что смиренное приятие недостатков ближних своих есть добродетель, украшающая благородного мужа.
— На будущее. Не смей меня трясти и орать посреди ночи.
— Мы думали не про то, — Гай, похоже, не расслышал грозного предостережения, спеша изложить внезапно блеснувшую догадку. — Не с той стороны. Мы пытались понять, чем пропавшие люди могли угрожать нашему Душегубцу. Чем они были для него опасны или важны. А суть похищений не в этом. Неважно, кто они были на самом деле. Важно, кем они были для него