Мартовские иды

Хорнунг Эрнест Уильям

Надеюсь, камин не успел догореть; не знаю. Кролик, как вы, а я продрог не хуже Китсовой совы.

Возвращаясь с преступления, он еще мог думать о Китсе! Он был способен мечтать об очаге, как любой смертный. Во мне словно что-то прорвалось, и понимание того, как именуется на простом английском языке наше приключение, окатило меня ледяной волною. Раффлс был взломщиком-грабителем. Я помог ему провести одно ограбление, значит, я тоже взломщик. Однако же я мог греться у его огня и смотреть, как он освобождает карманы, словно мы с ним не совершили ничего

чудесного или чудовищного!

Кровь застыла у меня в жилах. Мне стало тошно. В голове у меня помутилось. Как любил я этого мерзавца! Как я им восхищался! И вот теперь эти любовь и восхищение должны обратиться в ненависть и отвращение. Я ждал перемены. Я надеялся ощутить ее в своем сердце. Но ждал и надеялся я напрасно!

Я смотрел, как он выгребает из карманов награбленное; столешница переливалась блеском сокровищ. Кольца - дюжинами, бриллианты - десятками; браслеты, кулоны, эгретки, ожерелья, жемчуга, рубины, аметисты, сапфиры; и бриллианты везде, на всем - бриллианты, испускающие разящие лучи; они ослепляли меня - слепили - заставляли отрицать очевидное, потому что забыть я уже не мог. Последним он извлек из внутреннего кармана не драгоценный камень, но мой собственный револьвер. Это ударило мне по нервам. Я, вероятно, что-то сказал - и протянул руку. Как сейчас вижу Раффлса - он снова глядит на меня своим ясным взором из-под дуги высоких бровей. Как сейчас вижу - вот он со своей спокойной циничной усмешкой извлекает патроны, прежде чем вернуть мне оружие.

– Вы можете мне не поверить. Кролик,- произнес он,- но я первый раз имел при себе заряженный револьвер. В общем и целом, думаю, это придает уверенности. Но случись что не так - легко оказаться в неприятном положении, даже пустить его в ход, а ведь это совсем не игрушка. Мне, правда, частенько приходило в голову, что человек, только что совершивший убийство, должен испытывать потрясающее ощущение - пока его не взяли в оборот. Да не переживайте вы так, дружище,-мне это ощущение незнакомо, и, полагаю, я его никогда не изведаю.

– Но такие дела, как сегодня, вы ведь и раньше обделывали?
– спросил я хриплым голосом.

– Раньше? Милый мой Кролик, вы меня обижаете! Разве я работал как новичок? Разумеется, я их и раньше обделывал.

– Часто?

– Часто ли? Ну, во всяком случае, не столь часто, чтобы это утратило для меня привлекательность; честно говоря, лишь тогда, когда позарез нужны были деньги. Вы слыхали про бриллианты Тимблби? Так вот, это было мое последнее дело - и немного же я на нем выручил. Можно еще припомнить маленькое дельце на яхте Дормера в Хенли. Это тоже моя работа, какая уж ни на есть. Пока что мне ни разу не удавалось сорвать по-настоящему крупный куш; когда сорву - завяжу.

Я прекрасно помнил оба дела - и подумать только, их совершил он! Невероятно, непостижимо, в голове не укладывалось.

Но тут мой взгляд возвращался к столу, к бесконечному искрометному блеску, и неверию приходил конец.

– Как случилось, что вы взялись за это?
– спросил я; любопытство

перебороло во мне изумление, а жгучий интерес к его промыслу постепенно перешел в столь же жгучий интерес к самому Раффлсу.

– Ах, долго рассказывать, - ответил он.- Это случилось в колониях, я выезжал туда играть в крикет. Сейчас нет времени подробно все излагать, но я тогда очутился в таких же клещах, как вы - сегодня, а другого выхода не было. Я искренне верил.

что это в первый и последний раз; но я отведал крови, и со мною все было кончено. К чему работать, когда можно красть? К чему тянуть однообразную противную лямку, когда можно иметь острые ощущения, приключения, риск и обеспеченное существование - все разом? Разумеется, это очень дурно, но не всем же быть добродетельными, а распределение богатства порочно уже само по себе. Кроме того, промыслом занимаешься лишь время от времени.

Мне надоело повторять это самому себе, но в этом - глубокая правда. Придется ли такая жизнь по вкусу вам, как пришлась мне,- вот вопрос.

– Мне по вкусу?!
– вскричал я.- Только не мне! Для меня это не жизнь. Одного раза достаточно!

– Значит, в другой раз вы не согласитесь мне помочь?

– И не просите, Раффлс. Ради всего святого, не просите!

– Однако же вы заявляли, что для меня готовы на все!' Вы сами предлагали мне выбрать преступление! Но я еще тогда понял, что в вас говорила запальчивость; сегодня вы меня выручили, большего мне грех требовать, видит бог. Допускаю, я неблагодарен, неразумен и все прочее. Мне следовало бы поставить на этом точку. Но из всех людей. Кролик, мне подходите только вы - и никто другой! Вспомните, как ладно мы все сегодня обделали.

Без сучка без задоринки! Не так уж это, сами видите, и страшно - и не будет, если мы станем напарниками.

Он стоял передо мной, положив руки мне на плечи; он улыбался своей неотразимой сердечной улыбкой. Я отвернулся, оперся локтями о каминную полку и прижал ладони к пылающим вискам.

В ту же секунду он еще сердечнее хлопнул меня по спине:

– Ладно, дружище! Вы совершенно правы, а я не прав и даже хуже того. Больше я вас никогда просить не стану. Ступайте, если угодно, а к полудню приходите за наличными. Мы не оговаривали с вами условий, но я, понятно, вытащу вас из беды, тем более что сегодня вы меня так здорово выручили.

Охваченный невероятным возбуждением, я повернулся и процедил сквозь зубы:

– Я снова это сделаю.

Он покачал головой и, добродушно усмехнувшись моей безумной горячности, возразил:

– Только не вы.

– Нет, я!
– воскликнул я с проклятием.- Я буду помогать вам сколько угодно! Какое теперь это может иметь значение?

Побывал в деле раз - побываю в другой. В любом случае я человек конченый. Я не могу вернуться к прошлой жизни, да если б и мог - не захотел. Мне теперь на все наплевать! Когда понадоблюсь - як вашим услугам.

Так в мартовские иды мы с Раффлсом вступили в преступный сговор.