Маша и Медведев
Шрифт:
— С ума сошел?! — ахнула мать. — Она же совсем еще девочка!
— Я все сказал.
— Вагиф! Зачем ты так? Ты ведь любил меня, я знаю, помню, как смотрел. Я еще молодая, всего сорок. Не тронь Карину.
— Когда это было. Теперь мне нужна она.
— Нет, нет... — заплакала мать.
— Слушай, не хочешь — не надо. Какие дела! Он поднялся, показывая, что говорить больше не о чем, и мать вдруг упала на колени и поползла, простирая к нему руки.
— Мама! — закричала Карина. — Мама, не надо! Дядя Вагиф! Я согласна, согласна...
—
И тогда мама засмеялась. Она смеялась и смеялась, сгибалась пополам, тыча в них пальцем и утирая вскипающие на глазах слезы, и все никак не могла остановиться.
Больше мама никогда не будет прежней. Впрочем, прежней Карины тоже уже не существовало — она умерла вместе с мамой.
Теперь можно было надеяться только на себя. И Карина знала, что строить свою жизнь следует именно сейчас, пока Вагифу не надоела новая игрушка.
— Я хочу получить профессию, — сказала она в один из его визитов, глядя, как он обматывает полотенцем свое белое жирное тело.
— Красивая женщина — вот твоя профессия.
— Красота короче жизни. Позволь мне учиться.
— А что ты хочешь?
— Хочу стать психиатром.
— Вай! Зачем красивой женщине психиатрия?
— Чтобы научиться жить в этом сумасшедшем мире и вылечить маму.
Карина окончила Медицинскую академию имени Сеченова, два года проработала в Корсаковской психиатрической клинике, а потом открыла собственную лечебницу, которую построил для нее Вагиф. Перевезла туда маму и каждый день приходила в ее уютную комнату, брала за руку и говорила, говорила, глядя в чистые младенческие глаза. А мама улыбалась светло и доверчиво, будто и вправду понимала, что ей нашептывает эта приятная чужая женщина.
С Нинелью они познакомились лет десять тому назад. Она была тогда любовницей приятеля Вагифа — последнего перед Митей. И Карина, никого не пускавшая в сердце, приоткрыла его для Нинели: почувствовала в ней что-то родственное — надлом и душевную бесприютность. С тех пор они не то чтобы дружили — общались и радовались редким коротким встречам.
— Приезжай, — сказала Карина. — Я всегда рада тебя видеть, ты знаешь.
Нинель знала и платила взаимностью.
Клиника располагалась за городом, на десяти гектарах чудесного подмосковного леса, и Карина построила себе дом на берегу пробегающей по территории речки Ящерки. Там и жила, изредка наведываясь в Москву.
— Как же ты обходишься без мужчины? — недоумевала Нинель.
— А! — взлетала холеная рука, и на среднем пальце холодно вспыхивал бриллиант. — Я сама себе мужчина.
Хозяйство вели две незамужние тетки Вагифа, специально для этого выписанные из полуголодной Ленкорани. Они плохо говорили по-русски и безостановочно сновали по дому, как две большие черные птицы.
Карина, вальяжно откинувшись в кресле, отдавала короткие приказания: неизменная сигарета в тонких, унизанных кольцами пальцах, чашечка дымящегося кофе, низкий голос и непроницаемые антрацитовые глаза.
Она обладала
Она ни разу не перебила Нинель, пока та, волнуясь, излагала свою просьбу. Смотрела сквозь флер сигаретного дыма, погруженная, казалось, в собственные мысли.
— В советах, как я полагаю, ты не нуждаешься.
— Я знаю, что ты скажешь.
— И все же скажу: тебе его уже не удержать. В лучшем случае переспишь еще один раз. Последний...
— Не могу поверить...
— И тем не менее это так.
— Хорошо, пусть так. Но я хотя бы не стану терзаться, что не сделала этой последней попытки.
— Он уже достаточно унизил тебя.
— Если мы останемся вдвоем, он не устоит.
— Пытаешься взять реванш?
— Хочу вернуть его хотя бы на одну ночь.
— Зачем тебе это? Потом будет еще больнее.
— Это потом.
Карина молча смотрела на нее, будто давая время одуматься.
— Помоги мне, сделай так, чтобы он пришел, — взмолилась Нинель. — Остальное — мои заботы.
— А эта женщина, кто она?
— Деревенская шлюшка. Она его не отпустит. Понимает, что другого шанса не будет. Вцепилась насмерть.
— Ну, смотри, одна фальшивая нота...
— Я хорошая актриса...
34
— Как же вы разминулись? — сокрушалась Шура, подкладывая в Марусину тарелку еще одну котлетку. — Ты сюда, он отсюда. Что ж не сговорились?
— Так получилось, — уклончиво пояснила Маруся.
— А может, вы поссорились? — догадалась проницательная Шура. — Так ты не сомневайся, он свою кралю за порог выставил. Сюда ей больше хода нет.
— Нинель? — поджала губы Маруся.
— Ну а кого же? Он уж давно от нее нос воротил, но все не решался. А как с картиной приехал, так прямо с порога на дверь и указал. Она, конечно, всю свою артиллерию в ход пустила. Но тут уж я вмешалась. Он же мне как сын, Димитрий.
Маруся молча ковыряла котлету, но слушала внимательно.
— Я как дверь-то открыла, сразу тебя узнала. Он ведь картину эту, можно сказать, из рук не выпускал. Сам в мастерскую поехал раму выбирать, сам на стенку повесил. Я, бывало, загляну в спальню, а он лежит, на тебя смотрит, и лицо у него...
Она задумалась, подбирая подходящее слово, и Маруся с замирающим сердцем ждала продолжения.
— А ведь мы с тобой похожи, Мария.
— Правда?
— Не внешностью, Конечно, а характерами, судьбой.
— Вы имеете в виду мою... бесприютность?
— Я ведь тоже из дома убежала. Не смогла больше алкоголика своего выносить.
— А где ваш дом?
— В Кронштадте. Дети выросли, из гнезда вылетели, пришлось гнездо разменять на три скворечника. И осталась я со своим Иваном Николаичем в одной комнатке в коммунальной квартире. Он поначалу-то хороший был мужик — красавец, жизнелюб, орел, одним словом.