Маша и Медведев
Шрифт:
Перфилыч обтер ложку заскорузлыми пальцами с коротко обрезанными ногтями, поднялся из-за стола.
— Спасибо за угощение. Зовите, ежели что. Я завсегда... А ты, — повернулся к Марусе, — сажай огород. Самая пора...
Кто бы мог подумать, что она станет такой заядлой огородницей и с удовольствием будет копаться в земле? А самое удивительное, потрясающее — все, что она посеет в эту землю, прорастет тоненькими нежными всходами!
Вот ниточки моркови, а вот эти бордовые крохотные листочки — свекла. Салат пробивается ярко-зелеными
— «Мороз-воевода с дозором обходит владенья свои»! — послышался веселый голос.
Маруся обернулась. В проеме калитки снисходительно улыбалась Тая, а за ее спиной стояла... Лизавета!
Маруся ахнула и прижала руки к груди. Если Лиза смогла приехать, значит, Софья Андреевна... О Боже!
Ужас так явственно отразился на ее лице, что подруги поняли, о чем она думает.
— Нет-нет! С мамой все в порядке!
— А как же?.. А с кем же?..
— Все тебе, подруга, расскажем, покажем и дадим попробовать, не переживай! Пойдем-ка лучше поможем Игорю сумки тащить, он один не управится. А ты, — повернулась она к Лизавете, — пока на лавочке посиди...
Они направились вниз по дорожке к ручью, и Маруся, оглянувшись на удаляющуюся Лизавету, тихо сказала:
— Как Лиза поправилась. С ней все в порядке?
— Ну, в некотором роде...
— Что-то случилось?
— Кое-что...
— Ничего опасного?
— Главное, что ничего заразного, — успокоила Тая.
— Какие же вы молодцы, девчонки, что приехали! Бога буду благодарить!
— Лучше вон Игоря поблагодари. Видишь, снасти выгружает? Муж-рыбак — это стихийное бедствие. Если деньги, которые он тратит на удочки, пустить на пропитание, мы черную икру будем покупать трехлитровыми банками.
— Так это была его идея?
— Конечно! Май — самый жор у рыбы. Ну и ты письмами интриговала. Мы даже камеру взяли, чтобы запечатлеть сей деревенский рай.
— А вот ты сама увидишь, какая здесь красота весной.
— Да я уже вижу.
Тая раскинула руки и сладко потянулась, шумно втягивая воздух.
— Дыши, дыши, — улыбнулась Маруся. — Это тебе не Москва.
За ужином Лизавета отказалась от вина, и прозревшая наконец Маруся, тихо ахнув, прижала ладонь к губам.
— Ну, до тебя — как до жирафа, — засмеялась довольная Тая.
Разговор за столом велся общий, и только когда Василий Игнатьевич и Игорь ушли на вечернюю зорьку, подруги смогли вволю наговориться.
— Давайте на улице посидим, — предложила Тая.
— Что ты! Сидеть нельзя — комары зажрут! Пройдемся лучше полями до Большого леса. Темнеет поздно...
Они поднялись на горку и побрели вдоль деревни. Солнце медленно катилось к закату, догорал длинный весенний день, тихий ветерок, почти неощутимый, колебал воздух, густо напоенный ароматами отцветающей сирени, черемухи, ландышей и лесной фиалки, щелкали, исходили трелями соловьи, а над песчаной дорогой басовито, как тяжелые бомбардировщики, гудели земляные осы. И трудно было представить, что
— Ну, — сказала Маруся, — теперь рассказывай с мельчайшими подробностями.
— Да Таська с ума сойдет! Она все это уже наизусть знает!
— Не переживайте, мамаша! — успокоила Тая. — Я с удовольствием послушаю еще раз.
— Ну, стало быть, начал Вадим к нам захаживать. Приезжал каждый раз, как Дед Мороз — цветы, продукты, вино. Сидели подолгу, разговаривали.
— О чем гутарили?
— Да обо всем на свете. У него же жизнь — сериалы можно снимать. Одни только жены чего стоили, что та, что другая. Показали ему небо в алмазах. Ведь есть же бабы! За деньги не то что мужа, отца родного не пожалеют.
— Да-а, все познается в сравнении, — философски заметила Тая.
— Ну, советские времена с их гэбэшным идиотизмом — это отдельная песня. А вот когда у нас рынок образовался, Вадим сразу сориентировался и нашел себе приключений по полной программе: таможня, милиция, бандиты и иже с ними. Когда про это в кино смотришь и в газетах читаешь, и то волосы дыбом. А уж очевидца послушаешь, прямо оторопь берет. Теперь-то он уже стреляный воробей — на мякине не проведешь. Застрахован от любых неожиданностей.
— Да брось ты, Лизка! В нашей стране никто ни от чего не застрахован!
— Тоже верно. Ну, стало быть, разговоры мы разговаривали, а никаких попыток слиться со мной в экстазе он не делал. Я уж испугалась, не повредил ли он в разборках свой детородный орган.
— Эк ты его витиевато! Нет бы по-нашему, по-простому.
— Это как же?
— Ну там, фаллос, пенис, член или, на худой конец...
— Вот только давай обойдемся без конца!
— Да нет, моя дорогая, без конца в этом деле никак не обойтись.
— Ну хватит уже, Таська, дурачиться!
— Ей просто скучно все это слушать по десятому разу.
— Ладно-ладно, молчу! Рассказывай.
— Сначала это был чисто спортивный интерес. Потом я начала злиться, что он не обращает на меня должного внимания. Потом расстроилась и вдруг поняла, что вся моя жизнь сосредоточена на нем! Что я жду его прихода и вздрагиваю от каждого звонка в дверь. Что при звуках его голоса по телефону мои ноги становятся ватными, голос садится, а сердце бьется, как у пойманной птицы. Что я сама попала в сети, которые расставила для него. Я, а не он!
— И Вадим тоже все понял?
— Трудно не понять, когда безумная тетка перед тобой бледнеет, краснеет и задыхается.
— Ну, Лизуня, ведь это же здорово!
— Наверное, но тогда мне так не казалось.
— А что Софья Андреевна?
— Как потом выяснилось, наслаждалась спектаклем. Она-то со стороны видела больше, чем я, и утверждает, что Вадим тоже сразу попался.
— Просто скрывал свои чувства?
— Мы оба скрывали. Он мне потом сказал, что я тогда казалась ему надменной и просто терпела его присутствие ради мамы. И меня это поразило. Я теперь часто думаю над этим.